Назовите меня Христофором

— Ну что вы, право, зачем же все объяснять? А тайна? Без тайны никак нельзя. Вы сами все скоро поймете.

Он загасил окурок в пепельнице.

— Нам пора.

И больше мы нигде не останавливались.

Наконец мы оказались перед дверью, украшенной затейливой резьбой. И на каждой створке — косматые головы львов с разверстыми пастями, из которых торчали нешуточные клыки.

Я шагнул за дверь, пугаясь в портьерах, и встал, пораженный: это было настоящее казино! В полумраке горели желтые абажуры, ловкие белые руки сновали над зелеными столами, раскидывая пестрые карты, слышались приглушенные голоса, и все было чинно-благородно, как в каком-нибудь французском кино про роскошную жизнь.

Народу было немного. Лампы висели очень низко над столами, и лица были неразличимы. Но одно мне показалось знакомым… Нет, этого не может быть! За игорным столом сидел… Адриано Челентано! Он был в белом смокинге. Перед ним возвышалась гора фишек. Рядом на узкой тележке с резиновыми колесиками стояла большая тарелка с какой-то невиданной едой. Челентано метнул пригоршню фишек в центр ломберного стола, наклонился к тарелке и, не сводя глаз с банкомета, стал есть. Еду он брал прямо рукой, сложив пальцы в щепоть, и глотал ее практически не жуя. Через минуту тарелка была пустой. Из кармана брюк он достал большой мятый платок, вытер им жирный рот, руки и начал собирать фишки в столбик своими тонкими пальцами. Возникло ощущение, что вот сейчас он высоко закинет голову, выпрямит горло и отправит все эти фишки в рот. На десерт, так сказать. Но синьор Челентано, подняв руку, картинно высыпал их в центр стола. Что за дьявольщина! Я пригляделся. Челентано был очень похож на писателя Александра Верникова, которого друзья зовут запросто — Кельт. Может, это все-таки Кельт и есть? Зашел, как говорится, сорвать банчок. Тогда не буду ему мешать. Игра — дело серьезное. Особенно если это карточная игра.

Я подошел к столу, где крутилась рулетка. Немногочисленные игроки в смокингах и нарядных платьях делали небольшие ставки, крупье бросал шарик, и шарик, подпрыгивая, с треском бежал по пестрому колесу. Крупье объявлял, что ставки сделаны и что ставок больше нет. Колесо бесшумно вращалось. Крупье глухо объявлял выпавшую цифру и лопаточкой на длинной ручке ловко двигал фишки по столу — в основном греб к себе.

Я вдруг понял, что совсем не умею делать ставки и что вообще первый раз стою за игровым столом.

— Э-э… Давненько я не играл в рулетку, — ухмыльнулся я. — Честно говоря, даже не знаю правил. Помогите мне, Роберт… Простите, как вас по отчеству?

— Хм! Допустим, Иванович.

— Итак, Роберт… Иванович…

— Слушаю вас, — учтиво склонил тот голову.

Я вспомнил нехитрые правила Булгакова.

— Поставьте на «красное», — сказал я и протянул ему свою фишку.

Мне показалось, что его бесстрастное лицо исказилось в усмешке. Нет, почудилось. Роберт Иванович положил на стол золотой кружок, и вдруг наступила абсолютная тишина. И хотя лица были скрыты в тени абажура — я понял, что все смотрят на меня.

— Ставки сделаны, ставок больше нет, — тускло сказал крупье. Все замерли.

— Вы откуда, Роберт… Иванович? — прошептал я.

— Из Портсмута, — так же шепотом ответил он. — Только не из британского. Из американского. А по-русски уже здесь… насобачился.

И как будто бы зазвучала музыка, нет, это была не музыка, это была просто груда хрустальных звуков, которые ссыпались в большую стеклянную воронку.

Я не услышал, что объявил крупье, но Роберт Иванович, склонившись ко мне, тихо сказал:

— «Красное» выиграло.

И вот тут-то действительно грянула музыка, но, похоже, услышал ее только я один.

Магнитофон орал как оглашенный. Узкая коричневая лента с левой бобины тихонько вползала ему в нутро, и звуки, скрученные в рулончик, таинственным образом преобразовывались в музыку. Музыка была польская. Но по звучанию — вполне английская.

Жиденькая елка стояла в углу комнаты. Вместо игрушек на ней висели оранжевые морковки, малиновые свеколки и большие светлые яблоки.

Я — незримый — сидел за столом, и мутная белая брага стояла передо мной в жестяной кружке. Горели стеариновые свечи. Лица людей, сидящих вкруг стола, были неясными. Но люди разговаривали знакомыми до боли голосами. И говорили и спорили о вещах столь умных и странных, что можно было подумать, что я попал на какой-нибудь диспут, проводимый обществом «Знание».

Я прислушался.

— Планета — это саморегулирующая система. Она сама обеспечит людей и топливом, и едой, и водой. И не будет никакого перенаселения.

— Э-э! Ребята! Хорош! Новый год скоро!