Назову своей

Привычным движением притянул к себе за талию, нырнув пальцами за поясок платья. Быстро, уверенно повёл в сторону лифтов, держа крепко, словно Шура могла вывернуться, ускользнуть, отказать. Не успели металлические двери плавно сомкнуться, как зеркала кабины отразили мелькнувшую зелень глаз, которую мгновенно скрыли веки, – она зажмурилась, когда Игнат впечатал в себя желанное тело.

– Шура, посмотри на меня. – Игнат опустил голову, приподнял острый подбородок Шуры, впившись взглядом в дрогнувшие губы. – Посмотри, пожалуйста, – повторил он шёпотом, дождался, когда ресницы распахнутся, зелень сосредоточится на нём. – Постарайся не бояться, – продолжил он, опуская руку на ягодицы, вдавливая пахом в упругий девичий живот.

В прихожей, как только захлопнулась дверь, он сразу подхватил жену на руки и отправился в сторону спальни, только и успев, что скинуть свою обувь. Босоножки с хлястиком вокруг щиколотки остались на обладательнице стройных ног.

Уложил на кровать, лёг рядом, хотя единственное желание было навалиться сверху, накрыть собой, почувствовать трепет тела внизу. Провёл рукой по гладкой ноге от щиколотки до внутренней стороны бедра – самой нежной, сокровенной его части, горячей. Приподнял ногу, огладив, согнул в колене, опустился к щиколотке, быстро справился с хлястиком. За ним последовал второй, что вызывало удивлённый взгляд Шуры.

А ведь это всего-то женская обувь, наивный, удивлённый ёж… Не ряд пуговок на лифе платья, не скрытая молния сбоку, не застёжка бюстгальтера, кокетливо мелькнувшая спереди крошечной бусинкой.

Игнат расправился с женской одеждой почти мгновенно, не давая очухаться Шуре, прийти в себя, пойти на попятную. Но, похоже, она не собиралась этого делать, напротив, почти нетерпеливо дёрнула вверх футболку мужа, помогая ему обнажиться. С молнией на джинсах разобрался сам, Шура стыдливо спрятала руки, но взгляда не отвела, до белизны прикусив нижнюю губу.

– Всё хорошо., – Игнат улыбнулся, лёг рядом на бок, прижал застывшую Шуру к себе, обнял одной рукой, другой освободил несчастную губу из плена зубов.

Опустил губы к губам, лизнул по нижней, ставшей чувствительной, огладил верхнюю. Скользнул внутрь, ловя цветочный запах, вперемежку с горячим, влажным, прерывистым дыханием. Углубил поцелуй, постепенно наращивая напор. Контролировал собственные движения, порывы, жадность, ненасытность, с которой необходимо было наброситься, вцепиться, врезаться, ворваться, взять. Обладать здесь, сейчас, до скончания веков…

Он почти потерялся в собственной похоти. В тихих, срываемых почти насильно женских стонах. В оглушающем сердцебиении, которое отдавалась в ушах, шумело в голове бесконечным гулом, ульем желаний, оставленных на будущее, на следующий раз. Почти погряз в капельках жемчужного пота, который проступил на шее, груди, у женского пупка – настолько соблазнительного, нестерпимо желанного, что терпение балансировало за гранью человеческих возможностей.

И всё-таки он довёл тело Шуры до той самой готовности, когда сознание позволяет вынырнуть тайным, покрытым стыдом желаниям. Однако отчётливо помнил, что сверху нельзя, как бы ему ни хотелось, ни считалось менее травматичным – нельзя. И хотя не забыл про предохранение, позже попросту передумал – вандализм лишать невинности собственную жену в презервативе.

Приподнял Шурину ногу, закинул себе на бедро, зафиксировал тело так, что вывернуться не выйдет при всём желании. Осторожно вошёл, совсем немного, проваливаясь в зелень глаз, как в колдовской омут, на дне которого мелькнули сдерживаемые слёзы.

– Скажи, – шепнул Игнат, продавливаясь дальше, встречая рефлекторное сопротивление. – Скажи, что ты чувствуешь.

Он надавил сильнее, вошёл наполовину, остановился. Почувствовал, как впиваются ногти в его плечи.

– Не молчи, – повторил он. – Скажи, хорошая моя.

В момент, когда Игнат двинулся дальше, Шура, наконец, отмерла. Из глаз брызнули необходимые слёзы обиды, может быть, даже разочарования. Честные эмоции, которые были необходимы Игнату, которые в тот момент он считывал, как с открытого листа книги, но хотел слышать. Понимать, что и Шура их осознаёт, принимает. Не стыдится.

– Мне больно! – пожаловалась она. – Больно…

– Я знаю. – Игнат прижал Шуру сильнее, начал осыпать мелкими поцелуями лицо, по которым текли солёные, горячие слёзы. – Потерпи, потерпи немного. Совсем чуть-чуть.

Терпение действительно было на исходе, требовалось несколько сильных движений, чтобы довести процесс до логического завершения. Игнат посмотрел на взлохмаченные волосы, вьющиеся у висков, острый подбородок, зацелованные, приоткрытые губы, покрасневший кончик носа, порозовевшие щёки. Бледную шею, на которой быстро-быстро билась венка, выдавая волнение хозяйки, точно так же, как и взволнованный взгляд зелёных глаз.

– Сейчас, – пообещал он.