Не ангел

— ММ, будь добра, оставь меня. Я благодарна тебе за желание помочь, но не думаю, что ты можешь понять мои чувства. Мне лучше побыть одной.

Воцарилось молчание. ММ смотрела на свои опущенные руки.

— Хорошо, — сказала она, — конечно. Я буду внизу, если вдруг понадоблюсь.

— Лучше бы ты пошла в офис, — добавила Селия, — там куча дел.

— Да, конечно.

ММ сошла вниз по лестнице и уже надевала пальто и шляпу, когда поняла, что плачет. Из гостиной появилась миссис Билл с корзиной для угля в руке.

— Мисс Литтон, что такое? Не… мистер Литтон, не…

— Нет-нет, миссис Билл. Не убит. Но был ранен и отправлен в полевой госпиталь. Мы не знаем ни куда, ни насколько это серьезно.

— Бедная леди Селия! — воскликнула миссис Билл. — Бедная, бедная леди Селия.

— Да, в самом деле, — сказала ММ, — может быть, сделаете ей чай попозже? Не сейчас, ей хочется побыть одной. — И ММ поспешила на улицу, вниз по ступенькам, как всегда, поражаясь тому, с какой легкостью умела воскресать ее собственная, по-прежнему острая боль, ее горе.

Через два часа, когда ММ вычитывала гранки, дверь ее кабинета распахнулась и в проеме появилась Селия, идеально одетая и причесанная, с решительным выражением лица.

— Я виновата, — посмотрев на ММ, просто сказала она. — Очень виновата в том, как вела себя. Конечно, ты все понимаешь. Я на мгновение забыла…

ММ поднялась и протянула ей руки, как протягивала их навстречу Джею, и Селия упала в ее объятия, и так они долго стояли, ничего не говоря, даже без слез, просто ища друг в друге утешение.

— Я представила Билли и оттого запаниковала, — объяснила Селия позже, за их традиционным ланчем, состоявшим из хлеба и сыра с фермы Бекенхемов. — Вдруг и Оливер останется без ноги? С культей. Или без руки, с рукавом, приколотым к груди таким храбрым, уродливым образом? Или представь, что это был газ, ММ. Нет, а вдруг Оливер ослеп? Как он это вынесет, как я вынесу его страдания?

— Да, это страшно, — сказала ММ, — очень тяжело. Но, может быть, все не так плохо?

— Контузия тоже не лучше, — продолжала Селия, — она неизлечима. Оливер прошел долгую войну, ММ, он очень… очень… — Селия запнулась.

— Боялся? Да, я уверена. Он никогда не был храбрым мальчуганом. Оливер совсем другой, чем Джек, тот родился бесшабашным. Как Джей. Но и Оливер держался великолепно все это страшное время. И явно научился храбрости. Представляю, чего ему это стоило!

— Да, наверное, — грустно согласилась Селия, думая в тот момент не столько о раненом теле Оливера, сколько о его страшно изменившемся, раненом духе. — Но он не единственный. Жизнь миллионов молодых людей напрочь загублена. Когда же, ради всего святого, это закончится?

— Ну же, Барти, перестань плакать. Этим никому не поможешь. Особенно леди Селии. — Леди Бекенхем никогда не нравилось, что Барти называет ее дочь «тетя Селия». Она считала подобное обращение глупым и неуместным, о чем даже сказала Селии. — Нужно быть храброй и надеяться на лучшее для мистера Литтона.

— Я не о нем плачу, — всхлипнула Барти, утирая глаза и послушно сморкаясь в заношенный носовой платок. — Я храбрюсь изо всех сил. Я знаю, что так надо.

Леди Бекенхем посмотрела на нее. С годами она очень полюбила Барти и считала ее незаурядным ребенком. Та уже была одиннадцатилетней девочкой, высокой для ее возраста и очень худенькой, нельзя сказать красивой, но очень приметной с ее огромной копной золотисто-каштановых волос и большими карими глазами. Барти оказалась очень способной, в гораздо большей мере, чем близняшки, думала иногда леди Бекенхем, и при этом крайне усердно работала. О близнецах такого не скажешь. Мисс Эдамс вообще считала Барти исключительной, и хотя леди Бекенхем не была в этом вполне уверена, ее впечатлял тот факт, что Барти уже читала романы Джейн Остин и сестер Бронте и знала наизусть многие сонеты Шекспира. Сама леди Бекенхем в интеллектуалках не числилась. По правде сказать, она почти не читала мисс Остин и терпеть не могла Шекспира, но признавала в них несомненный критерий, по которому можно судить об интеллектуальном развитии ребенка. Еще больше ее поражало то, что Барти самостоятельно справлялась со сложной алгеброй и умела рисовать от руки географические карты большинства крупных стран мира. Кроме того, по характеру это был чудесный ребенок: ее любили все медсестры и часто говорили, что та помощь, которую она оказывала им, ухаживая за ранеными, по-настоящему ценна.

— Ну, так о чем же ты тогда плачешь? — спросила леди Бекенхем.

— О Билли.

— О Билли! Но ему намного лучше, он снова с матерью, хорошо справляется со своей деревянной ногой — я так думала…

— Да, вы правы, но он не может найти работу. Он ходил на пивоварню, и там сказали, что ампутированных не берут — такое жуткое слово! — ведь с работой ему не справиться. Он обращался на фабрики, но там ему тоже отказали. Он мне сегодня об этом написал. Говорит, лучше бы его убили. Это несправедливо, ведь он же сражался за страну.

— На что он живет? Получает пенсию?

Пенсию, подумала леди Бекенхем, и это в восемнадцать лет! Что же такое натворила война?