Не бойся быть собой

– Как я могу жить одним, когда впереди два выходных, – улыбнулась девушка.

– Жизнь несовершенна, каких бы подвигов ты ни совершил, – сделала она глоток виски.

– Я?

– Да, любой. Ты считаешь себя везучим человеком?

– Да, я каждый день могу смотреть на тебя, – улыбнулся я довольно открыто.

– У тебя красивая улыбка.

– У тебя тоже.

– Моя жизнь полна беспокойства и тревоги. Тревожиться за близких – это моя форма существования. А если я не тревожусь, значит, я не в форме. Не могу работать.

– И что ты делаешь, когда не можешь работать?

– Иду в бар или к психологу.

– И что, становится легче?

– Нет. И знаешь, что советует мой психолог: твоя задача придать своей форме содержание. Это не так уж и сложно, просто будь решительна и уверена в себе.

– Это работает?

– Не знаю. От этого столько истерик внутри. Все боятся делиться переживаниями, даже со своими любимыми, потому что у тех полно и своих проблем. И желание прожить свою жизнь с собакой все сильнее.

– Мне кажется, для таких дел нужен как раз незнакомец.

– Бармен.

Прошло не так много времени, а девушка уже рыдала несколько часов на моем плече, рассказывая о своем одиночестве.

– Кто это был, точнее сказать, была, я ее раньше не видел.

– Не знаю.

– Я думал, кто-то из твоих старых знакомых.

– Нет. Она очень хотела, чтобы ее узнали, поэтому так сильно скрывала свое лицо.

– Любая девушка этого хочет. Им всем не хватает внимания.

Так мы дружили несколько лет, в перерывах между съемками она приезжала ко мне разбавить свое одиночество кофе и виски. Она привозила мне очередную историю, словно жертвоприношение, я угощал ее вниманием, признавая в ней звезду.

На мосту

Отношения с дочерью напоминали урок кройки и шитья. То я любила ее изо всех сил, то крыла на чем свет стоит. Это была привязанность. Из своих привязанностей я вязала ей теплый свитер, который дочь не всегда хотела носить: то жарко, то колет, то цвет не тот. Но я продолжала вязать, стараясь углубить эти самые связи с дочерью, пытаясь связать кольчужку, в которой Римма могла бы себя чувствовать в защищенности. Привязанность дает защиту от ответственности. Пока ты маленькая, я буду за все отвечать: за ложку, за горшок, за слезы, ты просто доверяй, то есть носи свитер, который я связала, ниточки которого, те самые привязанности, будут вибрировать и откликаться на каждое твое движение, на каждый твой вздох, на каждую твою прихоть. Это вроде сигнализации.

Я катила коляску по мосту и продолжала разбирать нити, считать узелки и делать петли, глядя на очертания промышленного Петербурга, в которых мерещился Лондон. Неву вполне можно было выдать за Темзу, а Большеохтинский мост за Тауэрский. Легкий туман висел над рекой, вдали тихо шел катер. Картинка как из фильма «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Сокровища Агры», разве что катер не дымил. На улице было безлюдно и промозгло.

– Есть закурить? – бросила она громко и беспечно молодому человеку, который стоял по ту сторону парапета моста и готовился прыгнуть в воду. Он пошатнулся от неожиданного вопроса, но устоял.

– Да. Есть, – посмотрел он на девушку с коляской.

– Ты чего там стоишь? Прыгать собрался?

– Вроде того.

– Может, сначала покурим. Курить хочется, а сигареты забыла.

– Хорошо, – держался парень одной рукой за железную ограду, а другой достал пачку сигарет. Она взяла сигарету и повертела в воздухе.

– А зажигалка?

– Да, – изловчился он и добыл огонь из своей «Зиппо».

– Школьник, что ли? – затянулась она.

– С чего вы взяли?

– Ведешь себя как школьник.

– Я никогда не любил школу: там заставляли учить то, чего я не хотел знать.

В школе на меня мало кто обращал внимание. По крайней мере до тех пор, пока от нечего делать я не начал изображать из себя безмозглого идиота с кучей денег в кармане. Девочки обернулись первыми, – полностью повернулся ко мне парень и обхватил парапет обеими руками. – Первое свидание, первый поцелуй и т. д.

– Так вот что тебе нравилось?

– Первый поцелуй был самым отвратительным ощущением в моей жизни. Этот конь умудрился пустить мне в рот столько слюны, что потом, когда это все, слава богу, закончилось, я шла и плевалась, наверное, пару кварталов.

– У меня тоже такое было. Благо девочек, которые хотели красивой жизни, было еще больше.

– Мажор, что ли?

– Родители не жалели на меня денег. Они ими откупались, потому что маму и папу я практически не видел. Они все время были чем-то заняты. Гувернантки, учителя и аниматоры, все они заменяли мне их. Но вот что из этого вышло. Мать – наследница древнего рода, воспитанница элитного интерната, выпускница Кембриджского университета, живет в творческих проектах, убыточных и благотворительных. Отец – банкир. Моя семья – продукт капитализма. Отец все время заботился лишь о сохранении своих активов, мать – внешности. Комфорт, финансовое благополучие и высший свет, их занимало только это. Я так и не закончил университет. Назло родителям, хотел даже уехать в Африку учить детей.

– А чего не уехал?

– Не уехал.

– Кажется, я знаю почему? Записался в секцию прыжков в воду, – рассмеялась девушка.

– Родители отговорили.