Не бойся, малышка

Таня рывком поднялась с дивана и прошла в спальню. Освободившись от гипнотического взгляда Виталия Михайловича, она мгновенно прочувствовала облегчение. Подобрав с пола распластанное, как шкура леопарда, платье, она встряхнула его. Пахнуло едкой смесью пота и дешевого табака. «Наверное, и волосы мои так пахнут, — подумала она. — Надо срочно вымыться. В четверть часа, конечно, не уложусь, зато не буду вонять, как старая скаковая лошадь», — решила она.

Таня достала из встроенного шкафа полотенце и закрылась в ванной. Вымыв голову и наскоро высушив феном (и зачем фен Максиму с его лысеющей головой?!), она нанесла тушь на ресницы. Вернувшись в спальню, натянула на себя новые темно-синие брюки с продольной яркой полоской, заправила под ремень блузку с воротником-жабо и воланами на рукавах — вчерашние покупки. Взглянув в зеркало на створке шкафа, она осталась довольна собой. Два мазка губной помадой — и губы пламенем вспыхнули на бледном лице.

— Я готова, — сказала она, останавливаясь около стеклянного столика.

Виталий Михайлович поднял голову и, не мигая, долго смотрел на нее. «Взгляд удава», — определила Таня, чувствуя, как опять холодок пробежал по спине.

— Ну ты даешь, — ухмыльнулся он.

— Я всего-то задержалась на пять минут… Ну на десять, — сказала она, посмотрев на часы.

— И как вы умудряетесь? — покачал головой Виталий Михайлович. — Только что разговаривал с Гаврошем, раз — и передо мной чуть ли не вамп.

— Нравится? — Таня улыбнулась.

— Да. Ты кого-то мне напоминаешь…

Он на секунду задумался, и у Тани упало сердце.

— Жену Максима…

— Да нет, — махнул рукой Виталий Михайлович. — И это хорошо. И все же… На кого ж ты похожа?.. Ба! Вспомнил. — Он радостно потер руки. — На Настасью Кински! Не копия, конечно, но что-то есть. — Наклонив голову, он плотно сжал губы, словно проверяя свою догадку. — Тот же разрез глаз, брови… кожа у тебя хорошая… Носик, правда, подкачал, зато губы красивые…

— А кто она, эта Настасья? — спросила Таня, преодолевая смущение.

— Актриса. Играла у Кончаловского в «Любовниках Марии», потом в фильме «Люди-кошки». Точно! Есть в тебе что-то кошачье. Ну ладно, кыса-мурыса, — сказал он, вставая, — пойдем.

Они вышли из лифта на пятом этаже больницы. И в холле, заставленном кадками с комнатными растениями, увидели Максима. Он сидел к ним спиной. Напротив него, опершись локтями на столешницу, расположился здоровяк, с трудом примостившийся на клеенчатом сиденье колченогого стула. Они играли в шахматы.

— Привет гроссмейстерам! — сказал Виталий Михайлович, подходя к ним.

Таня остановилась поодаль.

— А, привет, — ответил Максим и бегло пожал протянутую руку. — Мы скоро, присядь. — Махнув куда-то в сторону, он снова сосредоточился на партии.

— Решающий ход, — пояснил толстяк. — Пан или пропал.

Виталий Михайлович покосился на накрытый дешевым покрывалом диван и остался стоять.

— Я — вот так, — сказал Максим и сделал ход черным конем. В его глазах зажглись лукавые огоньки.

— А я так, — ответил толстяк, забирая черную фигуру.

— Шах, — радостно сказал Максим, передвинув ферзя.

— Да-да-да… — потер переносицу его партнер.

Максим откинулся на спинку стула и широко улыбнулся, глядя на друга.

— Рад тебя видеть, хоть и в этом приюте для обездоленных. Как дела?

— Вообще-то я хотел задать тебе тот же вопрос, — усмехнулся Виталий Михайлович.

— Нормально, только скучно, — ответил Максим, вставая.

— А я тебе развлечение привез, — сказал Виталий Михайлович и оглянулся. — Татьяна, — позвал он.

Таня робко подошла.

— Здравствуйте, — сказала она, глядя на носки своих туфель.

— Ух ты, спасительница! — радостно воскликнул Максим и обнял Таню.

Толстяк настороженно посмотрел на них.

— Сдаюсь, — сказал он и встал. — Потом еще сыграем, ближе к вечеру. Не буду мешать.

— До встречи, — ответил Максим и обернулся к гостям. — Пойдем ко мне.

…Больничная палата была длинной и узкой, как пенал. Справа у стены стояла кровать, слева — стол и два стула, у окна — кресло. На столе стоял небольшой телевизор.

— Хорошо берет? — спросил Виталий Михайлович, кивая на телевизор.

— Нет, пять программ только.

— Значит, шахматишками балуешься? — спросил Виталий Михайлович, садясь в кресло.

— Коровин — азартный игрок, хотя как шахматист слабоват. В апреле инфаркт перенес, — сказал Максим, присаживаясь на кровать. — Сейчас давление зашкаливает, боятся инсульта.

— А ты как? — спросил Виталий Михайлович.

— Я ж сказал — скучно. Тань, не маячь, возьми стул, — чуть раздраженно сказал он. — Я — здоровый, только пахать. Как там договор?

— В стадии согласования.

— Проблемы? — нахмурился Максим.

— Никаких. Знаешь, остались только формальности. Сроки, объемы. Смотрим, что в наших силах. Может, и расширяться придется. Ты — молодец.

— Молодец-огурец. Здесь валяюсь, а работа стоит.

— Работа идет. Ты знаешь, новый паренек, которого технологом приняли, очень даже сечет. Я думаю, надо ему зарплату поднять. Так что тебе в цех соваться не надо. Теперь ты — только голова. Руки, ноги пусть зарплату получают.

— Значит, говоришь, не нужен… — процедил сквозь зубы Максим.