Не бойся тёмного сна

же желтой рубашке, что и накануне, а Толик во всем новом:

в светлых брюках, в новой тенниске с коротким рукавом. В

новом тут можно было ходить каждый день, хотя, как

заметил Нефедов и что пришлось ему по душе, у многих,

89

напротив, было пристрастие к поношенным и, видимо,

привычным вещам.

– Видели, видели твои беседы с прекрасной рыжей

нимфой, – вместо приветствия сказал Толик. – Ты делаешь

успехи. Сам-то еще не влюбился?

– О чем ты говоришь! – отмахнувшись, сказал Нефедов.

– Это теперь-то мне влюбляться? Теперь, когда я знаю, что

все равно когда-нибудь встречусь с женой?

– Ну, вот, – с притворным недоумением сказал Толик, – я

ему про влюбиться, а он мне про жену.

– О, да ты, оказывается, еще тот тип-то, – даже с

некоторым раздражением проговорил Нефедов.

– Ну, не надо, не надо, – тоже вспыхнул Толик. – Не

надо меня воспитывать. Подождем, что ты скажешь через

год, через десять, через пятьдесят лет…

Нефедов даже зажмурился от его слов.

– Ну, все достаточно, – пресек их перепалку старший

восстановитель, – чего это вы с самого утра?!

– Да, – спохватился Толик, – мне пора. Красивого вам

сегодня путешествия.

Ушел он несколько раздосадованный этим неловким

разговором.

– Да уж, совсем он у меня распустился, – с огорчением

сказал Юрий Евдокимович, – много баловали его в свое

время. Извини, пожалуйста.

– А, да ладно, чего там…

– А тебя видно, зацепили наши вчерашние просмотры?

– Еще бы, – ответил Нефедов, со вздохом опускаясь на

диван.

– Ну, ничего, сегодня развеешься, – пообещал старший

восстановитель. – Сегодня мы взглянем на места

расселения, которые мы готовим для восстановленных

людей. Возможно, эти наши достижения удивят тебя еще

больше… А чего это я все время говорю «мы», если мы

просто продолжаем вас?

90

Он дружески приобнял Василия Семеновича.

– А, можно я денька два посижу дома? – попросил

Нефедов. – Мне бы сначала привыкнуть к тому, что я уже

знаю. А то вся эта действительность уже начинает казаться

мне сплошным фантастическим сном.

Эта просьба меняла планы старшего восстановителя, и

он на минуту задумался.

– Что ж, резонно, – тем не менее, легко согласился он, –

спешить нам некуда. И еще ты, наверное, хочешь

посмотреть что-нибудь из прошлого?

– Если можно. Для ощущения реальности мне надо как-

то соединиться со своим временем. Но я не умею

обращаться с этим прибором, – сказал он, кивнув на УП,

который так и лежал на столике.

– Ничего сложного. Положи его перед собой и четко,

фиксировано задавай все, что тебе нужно. Захочешь

остановить, тоже четко и фиксировано подумай об этом. И

все.

Вышло так, что дома Василий Семенович просидел не

два дня, а целую неделю. Целую неделю он не подавал о

себе никаких признаков жизни. Восстановители его не

тревожили. Два разу ему звонила Мида, но, почувствовав в

его голосе полное равнодушие и нежелание говорить,

запальчиво заявила о своем разбитом сердце и решении

забыть о Нефедове навсегда.

В каких только временах, в каких точках цивилизации не

побывал Нефедов за эту неделю. Он был и в гуще древних

побоищ, и на каторгах, и на кораблях, открывающих новые

земли, и в древних храмах, и в жилищах гениев. Поначалу

он задавал точные события, время и место, а после ему

понравилось вызывать эти координаты наугад. В

некоторые времена он входил и дышал воздухом других

столетий. Лишь осязания не хватало до полной

материальности картин, до ощущения полного могущества

над реальным временем, по которому он путешествовал.

91

Единственно, на что он натыкался, гуляя в разных эпохах,

были стены и мебель собственной квартиры. Зато, когда он

вызывал жизнь, некогда шумевшую в этой квартире, то тут

обнаружилась одна невероятная особенность: простым

перемещением УПа иллюзорная картина комнаты легко

совмещалась с реальной. И тогда призраками оставались

только люди. Потрясающе больно было видеть и слышать,

как кричат его маленькие дети, как Сашенька кормит

грудью Сережку или несколькими годами позже Наташу,

видеть себя играющим с детьми или, напротив, не

замечающем их, когда они надоедали. Для детей и жены

существовал лишь тот он, который был в том времени, но

его нынешнего они, конечно, не видели. Иногда дети

влезали в то же кресло, где сидел он. Иногда в это кресло

садилась Сашенька и Нефедов, как бы сливаясь с женой,

переставал ее видеть. Тогда он пересаживался на другой

стул, чтобы видеть, как Сашенька, сидя в этом кресле, что-

нибудь штопает, читает книжку или смотрит телевизор, как

разговаривает с его собственной тенью. Но больше всего

ему нравилось сливаться с «тем» собой, чтобы видеть глаза

жены и детей, устремленные на него. Жаль только, что

долго продержаться в этом положение не удавалось: там

все шло по раз и навсегда установленному руслу, из

которого он просто выпадал. Жутковатым все это казалось

лишь вначале, а потом, напротив, жутковатым стало

исчезновение призраков, после отключения УПа, когда

Нефедов вновь обнаруживал себя в сорок четвертом веке,

видя из окна своей квартиры стремительные леттрамы в

небе города.

А еще Василию Семеновичу понравились путешествия

в разные волнующие моменты детства, когда он мог

видеть себя босым и таким маленьким, каким себя и не