Не бойся тёмного сна

свеч. Старший восстановитель поднялся из-за стола,

прошелся по сумрачной комнате, обходя стул с атлетически

сложенным Виктором, который в пиджаке двадцатого века

с подкладными плечами был особенно внушительным.

– Что же, в небытии или в банке памяти среди теней и

фантомов легче? – спросил он.

– Ох, Юрий Евдокимович, – проговорил Нефедов, – ну,

уж кто-кто, а ты-то прекрасно меня понимаешь…

– Да, понимают я тебя, понимаю, – обезоружено

согласился старший восстановитель. – Но как мы тебя

возвратим, уничтожим, можно сказать?! Это

безнравственно…

– А обрекать меня на муки такого немыслимого

ожидания – это как? Поверьте, что я так не смогу. Но не

155

выбрасываться же мне из окна… Я не хочу показаться

неблагодарным. Но я хочу быть понятым. Вас же

оправдает мое искреннее желание быть воскрешенными со

всеми вместе, что лишь подтвердит ваши выводы о

необходимости массового, разового восстановления.

– Ты уже и за нас доводы придумал, – съязвил Толик, не

сколько словами, сколько самим тоном.

– Да. Но я хочу остаться со своими. А если я буду ждать

их с вами, то, пройдя сквозь такое немыслимое ожидание,

я оторвусь от них. Я просто повисну. Я не буду ни там, ни

там. А в вас мне многое непостижимо. Когда-то я считал,

что в первую очередь человек изживается эмоционально,

что все настоящие эмоции возможны у него лишь в одном

экземпляре, а все остальные любови и ненависти лишь

тиражируются. Когда-то эта мысль серьезно

противоречила моим доводам о возможности бессмертия,

потому что бессмертные люди с растиражированными

эмоциями представлялись мне скучными, холодными,

безжизненными, не способными к жизни. Теперь же я

вижу, что вы обновляетесь и в этом! Я вижу, что

произошло непостижимое для меня изменение самой

природы человека. Для того чтобы стать таким же как вы, я

должен измениться эволюционно, как должен был бы до

мировоззрения двадцатого века дотянуться человек

средневековья. Я просто не готов к такой быстрой,

катастрофической для меня эволюции.

Нефедов замолчал, ожидая, что кто-нибудь из них

заговорит, но каждый из них даже не шелохнулся.

– Я не могу остаться здесь и потому, – продолжал

Василий Семенович, – что ты, Толик, был тогда прав.

Помнишь наш спор о женщинах? Прости меня за резкость.

Поймите, я вовсе не хочу смерти. Так как я хочу

бессмертия сейчас, я не хотел его никогда. Но дайте мне

отпуск, если можно так выразиться.

156

– Мы не компетентны принять такое решение, – с

явным и даже резким разочарованием в Нефедове, сказал

Виктор, поднимаясь с облегченно скрипнувшего стула.

И эта откровенная реакция невольно задела самолюбие

Василия Семеновича. Виктор из всех троих

восстановителей всегда был, как бы, несколько отодвинут,

во всяком случае, Нефедов общался с ним меньше всего.

Но теперь эта его внезапная резкость открыла многое.

Скорее всего, в этой научной группе именно он-то

спокойный и неторопливый играл роль главного мозгового

центра. И в то время, как Юрий Евдокимович, с которым у

Нефедова сложились особо доверительные отношения,

пропадал со своим подопечным в разных поездках и

экскурсиях, Виктор продолжал корпеть в лаборатории. Кто

знает, может быть, он-то и вложил больше всех труда и

усилий в это восстановление. Так что тут уж не до обиды.

По большому счету все они правы.

– Да, да, – подтвердил слова Виктор и Юрий

Евдокимович, – это может решить лишь всеобщий опрос.

Хотя, конечно же, такого вопроса у нас еще никогда не

обсуждалось.

– Тогда я сейчас же делаю заявление в канал идей, –

торопливо предложил Нефедов.

– Но мы еще не допили вино, – вклинился Толик,

видимо, решив хоть как-то отвлечь его.

Нефедов разлил оставшееся, уже не так весело

играющее шампанское, и тут же выпил свой бокал. Выпил

и Толик. Остальные, сидевшие теперь на диване, даже не

потянулись к своим бокалам.

– О! – вдруг специально радостно воскликнул Толик. –

Так я ж, про подарок забыл!

Он принес из прихожей сверток, перевязанным

торжественным бантом. Развернул светящуюся радужную

бумагу и протянул хозяину. . топор. Виктор и Юрий

Евдокимович невольно лишь улыбнулись-усмехнулись.

157

– Что это? – недоуменно спросил Нефедов.

– Это тебе на случай, если ты забудешь ключи дома.

Конечно, в другое время это могло бы оказаться удачной

шуткой, но не теперь.

– Боже мой, – прошептал Нефедов, рассматривая столь

неожиданный предмет, – а ведь я помню его с детства. Он

стоял в углу за печкой. Мы кололи им лучины для

растопки. А вот этим краем мы с отцом однажды рубили

проволоку. Где ты его взял?

– Да уж взял, – растерянно, словно уличенный в краже,

пробормотал Толик.

– Нет уж, – неожиданно заключил Нефедов, – давайте,

не будем медлить.

Толик вопросительно взглянул на старшего

восстановителя, и тот лишь грустно и печально покивал

головой. Толик, шумно скомкав нарядную обертку и сунув

ее в карман, положил перед собой УП, вызвал канал

заявления идей, и Василий Семенович сделал свое

заявление. Заявлению тут же был присвоен номер 43-26.

После этого они переключились на канал просмотра всех

идей. Там, как обычно, шел поток самых сумасшедших

предложений, строго выверенных проектов, ничего не

значащих реплик уже передаваемых на всю цивилизацию.