от них как резиновый мячик и все. На Землю, как на
планету-праматерь неслись трагические репортажи,
послания и мольба о помощи. На Земле видели картины
этого жуткого мора, но чем можно было помочь на таком
143
безумном расстоянии, да еще не понимая причины
происходящего? Все, у кого была возможность, бросились
в космические корабли и пытались бежать с планеты, но
смерть настигала их и в космосе. Единственно, что могли
сделать тогда земляне, кроме различных, бесполезных
рекомендаций – это собрать специальную спасательную
экспедицию на Гею.
Теперь, три десятка лет спустя, экипаж корабля,
достигшего цели, ясно понимал, что они здесь уже не для
спасения людей, а для того, чтобы хоть что-то понять в их
ужасной гибели. За эти годы было уже много
перетолковано о случившемся. Ученые склонялись к тому,
что в дальнейшем Гея может быть пригодна лишь как
материал для строительства новых планет, и что, вообще,
видимо, не следовало в освоении космоса идти по легкому
пути, обживая готовые планеты, которые все равно не
могут быть точной копией планеты-праматери, так
привычной людям. Безопасней было строить новые
планеты, как можно жестче следуя эталону Земли. Теперь,
пожалуй, следовало насторожиться и пристальней изучить
планету Тантал, которая была отыскана в космосе и так же
заселена без всякой спец переработки.
Посадка произошла на обветшавшем космодроме.
Пробы воздуха и почвы показали, что на Гее все
нормально. На сегодняшний день планета снова была
безопасна и страха у экспедиции, численностью сто
шестьдесят шесть человек, включая и всех родившихся в
пути, не было, тем более что это была команда
высококлассных профессионалов. Все уже спокойно знали,
что это поход в пустыню, где сохранилось все, кроме
людей.
Весь космодром зарос буйной зеленью: травой и
деревьями. Всюду пели птицы, мелькали насекомые: вся
живность планеты, издревле существующая на планете, не
пострадала, пострадавшими были только пришельцы. Все
144
это, в сущности, казалось раем, который когда-то освоили
люди, и который теперь, уже в течение тридцати лет,
стирал всякое упоминание о них. Видя прежнее буйство
жизни на планете, космонавты без страха покинули
корабль. В административном здании космодрома был
сплошной мусор и пыль. По видеозаписи хроники
помнилось, что все эти залы были заваленные трупами
людей и, вероятно, эта-то пыль и была их прахом.
Первое, что сделала экспедиция, это посетила
Центральный Банк Информации, который до сих пор
работал, питаемый резервными атомными батареями. В
электронной памяти планеты, хранились сведения обо всех
жителях Геи с отметкой дат рождения и смерти. Досье
было настроено на импульсы каждого человека,
автоматически фиксируя обрыв любого жизненного
импульса. Да, так и есть, все жители Геи умерли тридцать
лет назад в течение трех недель. И лишь одна отметка
вызвала взрыв изумления. Импульс Андрея Болотова,
одного из жителей планеты, оборвался лишь летом
прошлого года!
Головная часть экспедиции немедленно понеслась в
другое полушарие, чтобы отыскать дом этого человека.
Оказалось, что Болотов был художником, владельцем
громаднейшей мастерской. Там и нашли его тело, если это
можно было так называть. В летнем кресле-качалке лежал
скелет с бородой, накрытый истлевшей одеждой. Тело
тщательно собрали и поместили в консерватор: теперь оно
станет одним из объектов исследования. Мастерская была
заставлена большим количеством запыленных, но не
тронутых временем полотен. Работы исчислялось
многими сотнями. Все картины были датированы, и легко
прослеживалось, что рождались они с невероятной
быстротой. Кажется, все двадцать девять лет художник
работал без перерывов. Но вот смерть на полотнах этого
свидетеля невиданной катастрофы отсутствовала. Всюду
145
были только живые люди и, в целом, на полотнах была
отражена, пожалуй, вся история планеты. Трудно было
вообразить, как жил он все эти годы. Робинзону целой
планеты досталась вся цивилизация со всеми ее
достижениями, с действующими агрегатами и станциями,
с несметными запасами продовольствия. У него была
тысяча возможностей обратиться на Землю и как-то
заявить о себе. Однако он почему-то и не думал этого
делать. И он просто работал на протяжении почти, что трех
десятков лет, вероятно, пролетевших для него за такой
работой, как одно мгновение.
Экспедиция обследовала мастерскую художника, дом,
где он жил, изучила данные его компьютера в надежде,
найти хотя бы какую-то строчку, послание, письменное
свидетельство о происходящем вокруг или даже о
собственном состоянии, но художник не оставил после
себя ничего кроме картин. В составе экспедиции не
оказалось искусствоведа, но в команде не нашлось и
человека, которого бы эти картины не потрясали тем
потоком эмоций, что буквально обрушивался с полотен.
Казалось, на картинах были изображены сами чувства,
застыв там лишь для того, чтобы легче восприниматься
душой. Это была застывшая музыка, которая
удивительным образом могла бесконечно литься в душу
каждого. Полотна не нужно было рассматривать,
расшифровывать или объяснять, они завораживали,
окатывали, ошеломляли чувством и настроением с первого