(Не) брать!

И тут меня прорвало, я заорала в голос, слезы потоком хлынули из моих глаз, я уткнулась головой в плечо Глеба. Он обнял меня, тихонько поглаживал по спине, ожидая, когда пройдет истерика. Странная все-таки штука — сознание. Оно блокирует свою хозяйку, а потом само решает, когда включиться, когда дать прочувствовать и выплеснуть всю боль и ужас от произошедшего. Я ревела и не могла остановиться. Потом на смену пришла ярость. Я начала колотить его кулачками по плечам, груди — везде, где могла дотянуться:

— Это из-за тебя! Слышишь? Из-за тебя! Ненавижу!

Он стоически терпел всплеск моей агрессии. Я вновь уткнулась в его плечо, начиная приходить в чувство, слезы наконец-то исчерпали себя, осталась лишь небольшая икота.

— П-пить, у тебя есть?

Глеб поднялся наконец-то на ноги, взглянул на Фролова. Тот без слов набрал номер.

— Воды бутылку питьевой, — бросил и отключился.

— Рассказывай, — сказал коротко Рябому.

— Глеб Аркадьевич, я ее не трогал. Это не я. Девушка, скажите ему.

Я внезапно разозлилась. Наверное, внутри сработало правило Глеба: «каждый должен платить по счетам».

— Надо же, на «вы». А недавно «шлюхой» была, — зло бросила, усмехаясь.

Глеб нахмурился, снова посмотрел на мою куртку валявшуюся на полу и вопросительно на Рябого.

— Я не знал, что это ваша женщина. Да, черт, я бы никогда!

— Кто тебя ударил? Он?

Я отрицательно помотала головой и добавила:

— Нет, — ухмыльнулась. — Он любитель грудь трогать. Да? — вопросительно обратилась к Рябому.

— Он тебя…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Нет — нет, — поторопилась успокоить я.

— Кто бил?

— Худой такой и…

Нас прервали — зашел мужчина и протянул мне бутылку воды. Я открутила крышку, сделала глоток, поморщившись от боли в губе. Глеб не сводил с меня взгляда, считывая каждую мою эмоцию.

— Этот не бил. Этот продавал меня.

— Глеб Аркадьевич… — начал опять Рябой.

— Заткнись, — сквозь зубы процедил Орлов.

Повернулся и тихо:

— Ну расскажи-ка мне, Сережа, во сколько ты оценил мою женщину?

А мне от словосочетания "мою женщину" тепло стало. Первый раз в жизни я чувствовала себя защищенной. Пусть так, пусть при таких обстоятельствах, но защищенной.

— Молчишь? Может, я предположу? Давай поиграем. А? За каждую неправильную сумму я буду отрезать тебе палец. У меня двадцать одна попытка: десять на руках, десять на ногах и один твой самый важный палец, да?

Я вздрогнула от его тона. Я понимала, что Глеб не шутит и он это сделает.

— Д-двести тысяч, — прохрипел Рябой.

— А что так дешево?

— Долларов, — добавил.

— Уже лучше, — сказал Глеб.

— Тебе понравилась моя женщина?

Рябой молчал.

— Грудь заценил?

— Да я…я не знал, — надрывно опять повторил он.

— Ты ж знаешь: знал — не знал — это не про нас.

Помолчал и не отводя взгляда от Рябого обратился к приятелю:

— Кость, уведи Полину. Ждите меня в офисе.

Парень кивнул, встал, поднял мою куртку.

— Пойдем.

Я поднялась и на непослушных ногах двинулась за Костей.

***

Глеб подождал, пока за ними закроется дверь.

— Кто к ней прикоснулся?

— Они снаружи.

— Слон, — обратился Глеб к мужчине, стоявшему рядом с дверью, — сюда их.

Через секунду в комнату вошли двое в сопровождении все того же Слона.

Глеб почувствовал, как ярость прошлась волной по его телу. Перед ним стояли два трясущихся ублюдка, которые посмели тронуть его девочку, — осознал и двинулся к ним.

— Кто бил?

Но они молчали.

— Хорошо. Значит, оба.

— Нет-нет! Это он! Все он! Я ему говорил, — поторопился с объяснениями тощий.

Состояние агрессии достигло своего апогея. Глеб переключился на мужика. Тот смотрел в пол, боясь поднять глаза, как приговоренный, ожидавший своей участи. Правильно мыслит, — подумал Орлов, с наслаждением впечатывая кулак в его рожу.

Мужичок рухнул на пол, схватился за нос, из которого хлынула кровь, окрашивая в алый цвет лицо и руки. Орлов сел на корточки, внимательно посмотрел и, не поворачиваясь:

— Слон, этих двоих в разделочную, я сейчас буду.

Тот молча выволок двух обмороков. Глеб же повернулся к Рябому.

— Говорят, Бог любит троицу. Хочешь присоединиться?

Рябой помотал головой.

— Ты обидел мою женщину. Сука, мою! — подошел вплотную.

— Руку клади, — указал на стол.

— Глеб Аркадьевич, я…

— Я не повторяю дважды.

Тот положил трясущуюся руку на стол.

Орлов достал наточенный нож, который отец ему подарил на шестнадцатилетие и с которым никогда не расставался. Одним уверенным движением перерезал фалангу мизинца, отделяя ее. Рябой заорал, выдернул окровавленную руку, прижимая к себе.

— Слушай сюда, ублюдок. Это предупреждение. У тебя неделя — принесешь четыреста тысяч. Ты ж за двести хотел продать, да? Думаю, справедливо, что если будет четыреста. Да, Сережа?

Но тот скулил, прижимая руку к себе.

— Я не слышу ответа.

— Д-да.

— Вот и ладненько. Да, и за каждый день просрочки минус палец. У тебя, — помолчал, — двадцать дней.

Пошел на выход, остановился, обернулся.

— И говорить, что я тебя из под земли достану, думаю, не надо.

Открыл дверь и вышел.