Не будь дурой, детка! (СИ)

— Горянова! — прервал приятные мысли Савелов. — Аккуратней! Твоя вредная натура сейчас все твои гаденькие мысли пишет на лбу крупными буквами. Читай — не хочу! Так вот, сразу говорю, чтобы потом не расстраивалась. Во — первых, с твоим редким умом и проницательностью догадаться, зачем мы здесь, тебе не светит! А во — вторых, лучше смирись и расслабься, потому что мы уже приехали, сейчас сама все узнаешь!

А Даринка не ответила, она уже любовалась, здесь было все круто, красиво очень: и само здание отеля, маленькое, аккуратное, гармоничное, и сад вокруг невероятный, весь вырезанный, правильно посаженный, разноцветный, и интерьер внутри! Сердце замирало! Красота! Они вошли с Савеловым в отель, не прошло и нескольких секунд, а к ним уже спешила, раскинув руки для объятий, стройная женщина лет сорока, черноволосая, сильно фигурой, лицом, и походкой кого — то напоминая.

— Ромочка! Как я рада! — женщина смачно и экспрессивно расцеловала Савелова в обе щеки, да еще и похлопала его везде, где достала.

— Тава! Ты опять! Прекрати!

— А что? Я рада! Я тебе рада! Я тебя сколько не видела! — и снова полезла целоваться.

После поцелуев она также, сияя, обратила свой взор на Горянову:

— А эта девочка кто?

Савелов вздохнул:

— Горянова Даринела Александровна…

Он не успел закончить, как женщина с чисто итальянским темпераментом кинулась к Даринке:

— Ты та девочка? Ой! Хорошенькая! Знаю, знаю! Елисейка нам все уши прожужжал. Смотри, Ром, она на Паолку похожа. Не находишь?

— Моя сестра Оттавиа, — понимая, что прекратить этот бурный поток он не может, обреченно выдохнул Савелов.

— Да! Я Оттавия! — представилась, совершенно солнечно и открыто улыбаясь, женщина. — Оттавия — это значит «восьмая». В нашей семье очень много женщин. Это мальчиков у нас только три (мужей и папу не считаю): Ромочка, и Мирко с Елисеем, а остальные девочки! Представляете, Дарина! Одни девочки рождаются! Ну, ведь девочки — это хорошо!

— Тава! — прервал бурный поток сестринских слов Савелов. — Паола где?

— Паола? Гости выезжают, провожать пошла, — и добавила с большой гордостью: — Паола, моя девочка, старшая, маме здесь помогает, отлично справляется! И не нужно было ее тогда к тебе пристраивать. Сразу говорила, она не офисный ребенок. Здесь она на своем месте! А зачем тебе Паола? — и тут же меняя тон на холодный, строгий и деловой, позвала: — Ирина Валентиновна! Паолу пригласите, пожалуйста, скажите, дядя Рома приехал.

И снова, лишь только повернулась к Даринке, расцвела:

— Паола Рому обожает. И он ее тоже! У них невероятные отношения. Сейчас через секунду будет здесь! Вот увидишь!

Паола появилась не через секунду — через десять секунд. Когда девушка, сияя неподдельной радостью, чистым светлым счастьем, появилась в дверях, Горянова покрылась холодным потом. Мерзко, грязно, липко, вонюче стало от себя самой, потому что навстречу Ромке бежала та самая тонюсенькая черноволосая девушка, та самая, что сидела в Гродинке за ее столом. Теперь, когда Паола стояла рядом с Романом, можно было отчетливо видеть, что они родственники. Они близкие родственники. А с Горяновой у нее вообще ничего общего не было, разве что черные длинные волосы. Какая сука тогда предположила, что они похожи? Слепая сука! Даринка саму себя готова была облить грязью, потому что заслужила. Потому что нельзя так, огульно, подло, паскудно, говорить о других гадости! Господи! Какие тошнотворные мерзости они тогда в офисе про Романа и эту девочку наговорили! А какую подлость с тем столом вытворила Горянова! Даринка от стыда опустила голову и поднять не могла. Хорошо, что Ромка тот стол разбил. Какой он молодец, что стол тот разбил! Хоть бы эта нежная, чистая девочка его не видела.

Паола счастливо щебетала с Савеловым, тот радостно отвечал ей, но его тяжелый взгляд был прикован к Горяновой. Она ощущала его на себе. Слезы стыда и большого раскаяния жгли глаза.

— Ола, у тебя телефон с собой? — громко прозвучали, пробиваясь сквозь туман тяжелых раздумий, Ромкины слова.

— На ресепшене.

— Набери мне, а то я свой засунул куда — то, — сказал Савелов, подходя к Горяновой.

— Хорошо! — и Паола метнулась к стойке администратора.

Савелов вынул из кармана телефон и повернул Горяновой прямо к лицу. Через мгновение телефон ожил, и крупными буквами загорелось на нем проклятое слово «Зайка». Горянова заплакала. Не в голос, нет. А странно и сдержанно, но оттого больнее всего. Когда слезы крупно скапливаются в уголках и не могут пролиться. Савелов спрятал телефон и взял ее за руку.

— Тава, — сказал тихо шеф своей сестре, не отрываясь от Горяновой. — Отмой ее сегодня во всех своих джакузи и фитобочках, вот чтобы ни одного грязного кусочка, ни мысли никакой мерзкой у нее больше не было. А потом пусть поспит. Сон, он очищает. Я утром ее заберу, — и он резко отпустил горяновскую руку и пошел к Паоле.

Оттавия, которая смотрела на Горянову, понурившую голову, ничего не спросила больше:

— Езжай уже! — кинула она брату вслед. — Мы здесь разберемся… — а потом обняла Даринку и зашептала ей на ушко что — то очень хорошее.