— Это из-за того что ты в лесу живёшь? В доме Лешего? Пленник ты его? — начала расспрашивать. Пора рассказывать ей всё как есть. Не хочу чтоб одна выдумка на другую наложилась да и покатились как снежный ком. Пока я не врал ей, но и правды не рассказывал. Занятная она больно девица, а меня вдруг стала страшить про себя правда. А если не захочет оставаться Гостята в лесу с нелюдем? Не захочет — так пусть уходит, силой её удержать — зачахнет она. Не будет так больше улыбаться и жмуриться.
— Я здесь… вроде пленника, так и есть, — с этим я согласился. — Нету для меня отсюда выхода. У этого леса я на привязи.
— Неужели Леший такой злой, не отпустит тебя? — испугалась Гостята.
— А зачем тебе, чтобы я был вольный? — решил спросить я. — Я же всегда здесь, не уйду никуда. Чем плохо?
— Человеку лучше среди людей быть, — она погладила меня по шее. Ладонь у неё маленькая, шершавая. Пальцы длинные. — Уйдём со мной?
Я ничего не сказал. Удивился. Или не расслышала она, или не поняла, что мне отсюда ходу нет.
— Я по поверьям людским знаю, что это Леший к лесу своему накрепко привязан, — начала она горячо мне нашептывать. — Но если ты служка его, я попрошу батюшку Лешего тебя отпустить. Если надо, вместо тебя останусь. Буду служить и просить каждый день, чтобы отпустил меня. Он, мне кажется, не злой совсем. Был бы злой, не дал бы мне водицы для женишка моего бывшего. Да и не плохо он со мной обходился. Только дорога обратная испугала меня. Так меня звери гнали и ветви хлестали, что ни жива ни мертва я была от страха, когда из леса выбежала.
Наверное, серчал я, но себе не признавался. Тогда ещё жаль было её отпускать. Что мне её муж. Детей малых у неё нету. Но так она за него просила.
— С собой меня зовёшь, значит? — я устроил свой подбородок у неё на макушке.
— Зову, — она кивнула. — Только избушка у меня больно худая. Не понравится тебе там жить… Всегда я хотела жить в большом доме, — она вздохнула мечтательно. — Быть сама себе хозяйкою, всё обустроить по вкусу своему. Но выпала мне судьба такая — знахаркой быть и в избушке развалюшке ютиться.
— Или у знахарки не может быть доброго дома? — удивился я.
— Да как-то принято, что знания всегда у одиноких женщин, да у старушек. А кто им будет дом ладить? Помогают, конечно, селяне. Совсем уж не дают моей избушке развалиться. Как они без знахарки-то?
— А рога мои тебя не смущают? Селяне с вилами на меня пойдут, — развлекаюсь я, спрашивая её. Знаю же сам, что никогда я с людьми больше жить не буду.
— Я так разумею, что отвалятся они, как ты из услужения Лешему выйдешь, — она погладила меня по голове.
— Ты, смотрю, уже всё за меня решила, — усмехнулся я, скидывая её себе под бок. Она поворочалась и вернула свою голову мне на грудь.
— А что мне бояться? Ты или прогонишь меня или нет. Или останешься со мной или бросишь меня. Не понимаю я, что у мужчин на уме. Говорите вы ласковые речи, а главных слов не говорите. И муженек мой бывший вспылил, конечно, в сердцах сказал, что я нарочно его поздно вылечила, а могла раньше. Бросил он меня и почти сразу ушёл вместе с другими. А так, может, отошёл бы от обиды и вернулся ко мне. Я об этом думала.
— Ты в своём ли уме, женщина? — я её столкнул с себя. — Спать пойдёшь сегодня под порог. С одним мужчиной в постели лежать и про другого говорить.
Я не разозлился на самом деле. Не могу почему-то на неё злиться. Такая она бесхитростная.
— Я тебе рассказываю всё как есть. Чтоб ты всё про меня знал, — она подползла обратно. — Никто больше и не смотрел в мою сторону, кроме муженька моего бывшего. Мельника младший сын он, — зачем-то уточнила она. — Я для их семьи не ровня. Но ты не подумай, что я на богатства их позарилась или хотела в их доме жить. Я как про свои мечты рассказываю, так можно так подумать. Но не потому я. Хотела я всю жизнь с одним мужчиной прожить и верной ему быть. Родить деток. Кроме него у меня никого не было. Вот я и держалась за него. Хотела, чтобы у нас всё по людски было, правильно.
Она хочет детей. От меня никаких детей уже быть не может. Наверно я не знаю, но с чего бы у нежити были живые дети? Отпускать мне придется Гостяту.
— Ну так и если вернется твой муж, впустишь его обратно?
— Нет, не смогу теперь, — она покачала косматой головой. Подсохшие волосы разметались по голым плечам. — Я тебе отдала своё сердце, другого мужчины у меня никогда не будет.
— Сравнила с предыдущим, не в его пользу вышло, — это я зря сказал. Не знаю, чем думал. Но она опять ответила бесхитростно.
— Не в том дело, у тебя доброе сердце.
— Ты обо мне ничего не знаешь.
— Это не правда. Я много чего знаю, — она приподнялась, нависая надо мной. — Ты столярничать любишь, из под твоих рук много красоты выходит. Человек с чёрствым сердцем такую красоту создать не сможет. Руки у тебя умные и дерево ты сердцем чувствуешь.
— И всё?
— А ещё к тебе лесная живность тянется. Это мне особо удивительно, но их ты тоже сердцем чувствуешь.
Видела же она как я волка гладил. Или ещё что-нибудь успела подсмотреть?
— Положено по статусу, — ответил я. — И всё равно ты ничего про меня не знаешь.