Коконы Змиулании и Измеина раздулись в одно мгновенье, точно воздушные шары, наполненные водородом, и тут же — как воздушные же шары, к которым поднесли спичку — лопнули со страшным грохотом, осыпая плато горящими клочьями паутины, заклятья и останками тех, кому не повезло быть отброшенными прочь или низвергнутыми на землю. Алое зарево затмило синеву, слепя даже сквозь опущенные веки, и воздух наполнился торжествующим ревом шести змеиных глоток.
Люди, оглушенные и почти лишенные чувств, повалились на землю, руки неистово заметались по голове и лицу, закрывая то глаза, то уши…
Если бы демоны не удержали, волшебники — измотанные, сконфуженные, обессиленные — были бы сброшены с камня ударной волной.
Но ни человек Агафон, ни его коллеги их не слышали: невиданный доселе эффект отдачи переполнил на несколько минут сознание, не подготовленное и не ожидающее подвоха, и они, разорвав связь, повалились на холодную макушку валуна, не видя, не слыша и не ощущая происходящее. Мир словно накрыл их гигантской подушкой, оставив лишь жгучие искры в глазах, медленно заполнявшуюся пустоту внутри, да огоньки — два оранжевых, два серебряных, десятки желтых и дюжины две сиреневых.
Огоньки, ставшие вдруг знакомыми.
Не женщина, нет — ибо женщины больше не было и быть не могло — смутный отголосок женщины остановил свой полет в однородном тягучем пространстве, мигнул и загорелся чуть ярче.
Волшебник вздрогнул, и мир прекратил свое кружение и пропал.
Пропала синева, пропали разноцветные огоньки, пропали даже мечущиеся перед глазами искры.
Осталась только бесконечная, равнодушная и холодная вечность — и крошечная светящаяся сиреневая точка посредине.
Но хотя ни единого звука не покинуло его губ, огонек-Изогрисса его услышал.
И поблек.
Образ своенравной черноволосой красавицы всплыл в памяти атлана и тут же был разбит и разметан на осколки, словно картина на стекле свалившимся как камень воспоминанием о бесполых и безликих существах. В Когорте их было сотни…
Сердце Анчара зашлось от жалости — к неизвестным людям, оказавшимся среди них, по своей ли волей или обманом — и к молодой колдунье, вместе с которой путешествовали, терпели лишения и мечтали.
Огонек вспыхнул яростно — но словно истратив в один миг весь пыл, снова потускнел.
Ровный печальный свет, холодный и жалкий — словно одинокая звезда над кладбищем.