— Клянусь вам, это был всего лишь идиотский спектакль, который Ланс разыграл для одного единственного зрителя! — воскликнула я, пытаясь дозваться Джареда из той черной хандры, что постепенно поглощала его. — Мы только напарники! И никогда ничего больше между нами не было, да и никогда не будет! Ланс просто хотел, чтобы… чтобы между вами и мной точно ничего не было.
Прозвучало двусмысленно. Словно между нами уже что-то есть. Вот только действительно есть, отрицать совершенно бессмысленно. Предчувствие романа, ожидание отношений.
— Он пытается защитить вас, — констатировал с грустью граф. Он все еще прятал лицо, верно, боялся не совладать с эмоциями, показать их мне. Иногда так хотелось, чтобы, наоборот, Грейсток дал заглянуть себе в душу до самого донышка.
— Если бы… Ланс пытается защитить вас, — покачала я головой со вздохом. — Думает, я походя разобью вам сердце и оставлю здесь, одного, переживать последствия неудавшейся интрижки.
Все-таки обернулся.
Бледный как полотно, а зрачки — два черных колодца, расширились так сильно, что за ними радужки не различить.
— Защищает… Я и без того знал, что вы разобьете мне сердце, Вивиан. И я готов к такому повороту событий. Лучше так, чем вообще ничего.
Меня словно поразило громом от его слов.
Так он тоже… Он тоже считает, что я совершенно бесчувственная, пустая, что я…
— Почему никому даже в голову не может прийти, что у нас все будет и это будет хорошо? — осведомилась я, не без причин подозревая, что где-то притаился подвох.
Излом его губ сложился в печальную улыбку, но и она через мгновение исчезла.
— Потому вы красивая и общительная девушка с живым характером, а я больной затворник, который предпочитает одиночество. Здравый смысл подсказывает, мы плохо сочетаемся.
Здравый смысл, здравый смысл… Хороший советчик, нельзя не признать. Он редко ошибается в своих выводах.
К черту здравый смысл!
Пусть все идет как идет, и будь, что будет.
— Но я хочу попытаться, — твердо и решительно заявила я, не отводя взгляда. — Не знаю выйдет ли, Джаред, но вы вызываете у меня глубокую симпатию.
И щемящую жалость.
Грейсток посмотрел на меня так, словно слышал каждую мысль, что проносилась в тот момент в моей голове.
— Мы ведь уже обсуждали. Отношения мужчины и женщины строятся не только на симпатии, Вивиан. Вы прекрасно это понимаете.
Он был слишком тактичен, слишком хорошо воспитан, чтобы говорить пошлую, но все же правду. Однако это правда повисла между нами двоими с гнусной ухмылкой.
Желание. Обычное желание. А он некрасив, и думать о нем в плотском ключе вообще не выходит, причем, даже не из-за неприглядной внешности, а из-за того, что каждая черта Джареда Лоуэлла искажена болезнью, телесным страданием.
— Понимаю. И плюю. Мне все равно, кто и что скажет.
Каждое слово было тяжелым как свинец, каждое слово было правдивым. Может, я, и правда, мелочная и корыстная, может, и правда, не способна оценить душу… Но я хочу попытаться! Попробовать! С ним.
А он позволит мне эту попытку, просто потому, что любит и, пусть и не хочет, а все-таки надеется, надеется изо всех сил.
Грейсток несколькими стремительными шагами преодолел то расстояние, что разделяло нас, и замер в нерешительности. Я чувствовала его дыхание и, кажется, слышала, как отчаянно колотится в клетке ребер его сердце. Но ни единого прикосновения.
Поймала его ладони своими и переплела пальцы, прижалась лбом ко лбу.
К нему вовсе не мерзко прикасаться, ничего подобного. И руки его вовсе не похожи на пауков. Что вообще на меня нашло, когда я думала подобное? Изящные запястья, тонкие длинные пальцы. Наверняка играет на чем-то, не могли ведь не учить в детстве.
— Это глупо, но люблю вас, Вивиан, — едва слышно выдохнул граф Грейсток, не двигаясь с места, не поднимая глаза.
Все в нем словно бы говорило: Джаред Лоуэлл страстно желает, чтобы я попросту не расслышала его слова, которые прозвучали не громче дыхания.
Но я услышала.
И я не собиралась притворяться, будто это не так, хотя бы потому, что признание именно от этого человека получить оказалось так приятно, так драгоценно. Для Лоуэлла эти слова — не пустой звук, не просто самый короткий путь до постели, он в меня действительно влюблен.
— Спасибо, Джаред, — произнесла я и прижалась к нему, напрашиваясь на объятия. — Быть предметом ваших чувств — это честь.
Когда моя ладонь коснулась его плеча, мужчина вздрогнул, не ожидая, должно быть, такого жеста.
— Это все, что вы хотели сказать мне?
Каждая его интонация — это сложный коктейль из многих составляющих. Вот сейчас пара капель горечи, щепотка безнадежности, столовая ложка надежды и смирение по вкусу.
— Это все, что я могу сказать вам. Пока, — решительно ответила я, борясь с желанием просто обнять Грейстока и пообещать ему все блага земные вместе с собственной беззаветной любовью и луной с неба. У лжи короткие ноги.
Потому что чего точно не хотелось давать ему — так это ложной надежды. Этот плод сладок, но ядовит, и в итоге может свести в могилу надежней клинка в сердце.
— Пусть все идет, как идет, — попросила я графа.