Не было бы счастья

Когда прошло еще с четверть часа в дверь то ли тихо постучались, то ли вовсе поскреблись, и этому звуку я обрадовалась как ангельским трубам: только один человек мог прийти ко мне посреди ночи. По факту два, конечно, но Ланселот долбил бы в дверь со всей дури, так что услышали бы все в замке.

Нашарив рядом с кроватью тапочки, я метнулась к двери и открыла ее, даже не спросив, кто там и тут же заработала неодобрительный взгляд от Джареда, чье бледное лицо в неверном свете звезд как будто светилось.

Глядя в глаза Лоуэлла я поняла, что даже в свете всех своих раздумий я просто рада видеть его вот так, с глазу на глаз.

— Разве можно вот так открывать не пойми кому? — с легким недовольством осведомился мужчина, однако, когда я посторонилась, в спальню он вошел, не колеблясь.

Я только рассмеялась.

— Но кто еще кроме вас мог прийти ко мне в такой час? Да и в замке безопасно, не так ли?

Мои слова ни капли не успокоили Джареда, он все равно походил на вздыбившего шерсть кота, того и гляди — зашипит и когти выпустит. Или это не из-за того, что я не спросила, кто стоит за дверью?

— Джаред, что-то случилось? — решила спросить я напрямик. Все равно ведь велик шанс, что мне просто не удастся понять, по какой причин Лоуэлл так беспокоится. — И сядьте уже, прошу, вы ведь наверняка устали.

Лоуэлл покорно сел в кресло, на замер в нем так прямо, словно сесть ему пришлось на кол. Рук графа в темноте было не разглядеть, но могла поспорить — они крепко сцеплены.

— Что вам сказал доктор Монтегю такого… — фразу Джаред оборвал посередине, словно дальше говорить у него просто не было сил.

Я даже не хотела думать, откуда Лоуэлл узнал про нашу с его целителем беседу. Ну, не казалось мне, что доктор Монтегю побежит тут же отчитываться обо всем своего пациенту, уж слишком личным оказался предмет нашего разговора, практически интимным.

Лукавить с разговоре с Джаредом мне показалось делом опасным, да и лишнее это, в самом деле. У него все равно есть бездна способов узнать правду.

— Он сказал мне, что если я останусь с вами, вы можете прожить нормальную жизнь и велики шансы, что вы не умрете в тридцать лет.

Против всех возможных ожиданий, новости графа вовсе не обрадовали, наоборот, он как будто сник, лишившись и сил, и воли. Но разве это не настоящая «благая весть», которой нужно обрадоваться? Разве это не прекрасная новость?

— Вот только для этого вам придется остаться рядом со мной. Как будто на цепь живого человека посадить… — с каждым произнесенным словом голос Джареда звучал все тише, а голову он опускал все ниже. — Вы думали, я… о таком не просят, Вивиан! Никого не просят! И я даже…

На самом деле, если до этого момента я сомневалась в том, как поступить, а заодно еще и сомневалась, как на самом деле отношусь к Джареду Лоэуллу, то вот теперь пришло понимание, что я в него сильно и безнадежно влюбилась. Не так много людей готовы пожертвовать собственной жизнью ради другого, а вот граф Грейсток посчитал, что ради одной только моей свободы, может отказаться от собственного шанса на будущее.

Он был совершенно прав, никто и никого о подобном не просит, потому что жертва слишком уж велика. Такие подарки дарят добровольно, без просьб и требований. Конечно, граф Грейсток был достаточно хитроумен, чтобы понять, как именно с гарантией получить от меня желаемое, при этом не потеряв ореола то ли святого мученика, то ли благородного героя.

— Вы бы могли просто спросить, чем именно хочу я, не так ли, Джаред? — тепло отозвалась я и подошла вплотную к сгорбившемуся в кресле мужчина.

Он поднял на меня глаза, жаль только, во мраке разобрать выражение в них было попросту невозможно.

— Сейчас ваши желания… Как я могу быть уверен, что вы озвучите именно их? Поверьте, Вивиан, самопожертвование никому не нужно и только напрочь все испортит, — тихо, отрешенно, словно слова молитвы произнес Джаред.

Я тяжело выдохнула и сжала кулаки.

— Напрочь все испортит ваша смерть! — воскликнула я, не сумев сдержать возмущения. Всему есть предел, в том числе и самопожертвованию! — И я не хочу, чтобы вас не стало. Больше всего на свете… Я…

Сказать «я люблю вас» все-таки не решилась, хотя именно эти слова и просились на язык.

— Вы ничем не должны переживать за мою судьбу, — продолжил гнуть свою линию упрямец, который, очевидно, не собирался дожить до старости. — Со мной все уже решено, такова судьба, и она только моя.

Уму непостижимо!

— Вот даже и не рассчитывайте! — зашипела я рассерженной кошкой и нависла над упрямцем. — Не позволю! Я останусь здесь! В замке! Рядом с вами! И не позволю вам себя уморить!

Между нами повисло буквально звенящее от напряжения молчание, вязкое — не двинуться, ни вздохнуть. Как его убедить, если снова станет отказываться?

— Вы же любите меня… так и почему?.. — все-таки сумела произнести я.

В тишине раздался его нервный смешок.

— Именно поэтому. Разве можно вешать такой груз на человека, который дорог? Нельзя…