Не было и не надо

БАБКА. Тьфу на тебя, скотина. Лежит себе, развалился. Огроменный вымахал. Где я такой большой гроб ему возьму? Всегда он был знаешь розовый, задастый. Здоровый был бугай-то. Насосется из бутылочки, я его в кроватку, и сама на смену. В ночную. Приду домой утром. Он дрыхнет себе, как котяра. А у самой ноги как в железе, плечи сводит. Смену отстояла. Тихонечко к кроватке подойду, чтоб не скрипнуло что, склонюсь над ним, а он сопит. Ровненько так. Чтоб у него животик когда крутило, это не… А как проснется сразу жрать просит. Своего-то молока у меня не было. Пусто в сиськах. Суну ему, чтоб не орал, а он ее всю до крови изжует. Соседка козу держала. Так я ему козлиного молочка. Последние копеечки отдавала. В гости приду, а самой разуваться стыдно, пятки на чулках стерлись, дырищи такие. Ноги под стол прячу. Ой, стыдно было. Молочко от козочки. Козлиной и вырос. Лучше б девку родила.

Бабка начинает тихонько поскуливать. Плачет.

БАБКА. (всхлипывая, почти шепотом) Заболел он у меня, маленький когда был. Весь горячий, задыхается. Мы тогда в бараках жили, в Кольцово. Ночь на дворе. Снег сыпет. Я его замотала в одеялко, и на саночки. К фельдшеру дежурному, пять километров. Все замело. Все. Фельдшер пощупал, порошок дал. Парацетамол. Идите, говорит. Назад его потащила. Сугробы по колено. Упала… Пойду я, сыночки. Завтра еще приду.

Глебов вскакивает и протягивает бабки деньги. Много денег. Целую пачку.

ГЛЕБОВ. Нате вот.

БАБКА. (утирая слезы большим грязным платком) Что это? Да не надо, ты что, сынок?

Глебов сует деньги Бабке в карман старенького коричневого пальто.

ГЛЕБОВ. Бери-бери, гроб себе новый купишь. Не вырони, только, господи.

Глебов выталкивает бабку и не берет деньги назад. Бабка хватает саночки, тащит их за собой. Веревочка от саночек цепляется за дверь. Полозья стучат об стенку. Бабка с саночками исчезает.

Марк закрывает простыней труп бабкиного сына.

МАРК. Жалко ее, да ведь?

ГЛЕБОВ. А что ее жалеть? Дура бабка.

МАРК. Сами ж деньги ей дали. Все у вас дураки. Сами-то кто?

Глебов садится за стол, на место Марка. Вытягивает журнал из стопки.

МАРК. У меня тоже бабушка в бараке выросла. На Алтае когда жили. В Мамонтово. А потом в институт поступила. Сама. Представляете? Физиком-ядерщиком стала! Там в институте женилась тоже. В смысле замуж вышла. Дочку первую родила. Мою тетю. А потом они семьей, в Казахстан перебрались. На полигон. Ну там, где бомбы взрывают.

Глебов показывает журнал Марку. Там на развороте голая телка.

ГЛЕБОВ. Смотри какие сиськи! Ты поди таких вживую и не видал. Хочешь такую?

Глебов дальше рассматривает журнал.

МАРК. Вы специально так, да… Вам же плохо… Я знаю… Вы не из-за нее здесь, не из-за Елены своей, и не из-за того, что ей пообещали, вы тут из-за себя. У вас просто все закончилось, прошло, да?

Глебов начинает насвистывать, увлеченно рассматривая журнал с фотографиями телок.

МАРК. И ничего не будет уже. Никогда. И вам плохо от этого. Ничего не будет, ни любви, ничего другого. Жизнь уже в колее и не развернуть. На саночках везут. Можно только ехать куда едет и оглядываться.

ГЛЕБОВ. (продолжая рассматривать фотки телок в журнале) Ого, какая! Хорро-ошая!

МАРК. И то ничего не помнишь, обрывки одни. Картинки какие-то, да? Может и не так все было. Может вообще ничего не было. Не было и не будет. Вы думаете, что вы тут ради жены, а вы тут ради себя. Чтобы хоть чуть-чуть, хоть что-то вспомнить. Вернуть немного.

ГЛЕБОВ. (поет вполголоса, не отрываясь от журнала) Тум-ту-дум-ту-дум-ту-дум-та-дам. Неее было ииии не надооо!

Марк стоит у каталок и смотрит на Глебова. Сильный стук со стороны морга.

ГЛЕБОВ. Елки! Так и самому можно концы отдать.

Глебов бросает журнал на стол и поворачивается к Марку.