Не было и не надо

ГЛЕБОВ. (запальчиво) Да, у нас китайцы приехали, я по объектам с ними мотаюсь.

ЖЕНЩИНА. Знаю я, объекты твои. Голожопые. Кобель!

ГЛЕБОВ. Дура!

Женщина дает Глебову пощечину, разворачивается и уходит из морга.

ГЛЕБОВ. (потирая щеку) Что ж меня сегодня бьют все? Видишь, как бывает, влюбился в красивую, рыжую, в полицейской форме, а через 25 лет она вот такая. Тушь течет, губы надутые, сиськи сделаны, туда не ходи, это не делай, следит с кем ты там переписываешься. (передразнивая кого-то) А это кто? А это кто? (нормальным голосом) Ты, кстати, заметил, что у всех богатых баб лица становятся одинаковые. После этих утяжек. Атака клонов. Понятно, что мужик гуляет от нее. Дура такая.

Марк выключает магнитофон.

МАРК. Человека вообще-то сразу видно. Не надо 25 лет ждать.

ГЛЕБОВ. Наивный албанец какой. Ты знаешь почему все изменяют свои женам и мужьям, а только лишь некоторые нет? Нет, не знаешь? Потому что не с кем! Запомни. Все со всеми трахаются. И все делают это из-за любви.

МАРК. По себе людей не судят. Так говорят.

ГЛЕБОВ. Я тебя умоляю. Она мужа своего по моргам ищет, потому что хочет, чтобы он сдох. Желает этого, а сама не осознает. Нашла бы себе тоже кого-нибудь. Дура, говорю же.

МАРК. Вы тоже что ли изменяли?

ГЛЕБОВ. Ну, а как ты думаешь?

МАРК. По любви?

ГЛЕБОВ. По пьяне. Ты пойми. Знаешь, как говорят, любовь живет три года. Ты как будто остановился, с поезда спрыгнул, клубники для нее купить, например, а поезд уехал. Ты за ним бежишь. И никак догнать не можешь. Бежишь-бежишь. Наконец запрыгиваешь, а это уже не твое место. Думаешь, а может я не в тот поезд вообще сел?

МАРК. Я серьезно, а вы про поезд.

ГЛЕБОВ. Это вот не самое худшее еще. У меня один друг, кстати вот тоже как ты медицинский заканчивал.

МАРК. Врач?

ГЛЕБОВ. Хуже. Гей. Не, серьезно. Рассказывает мне такой, вот проснулся я утром и понял, что я – гомосексуалист. Вот как так, а? Проснулся. Утро. Тебе сто лет в обед уже. Тут колет, тут ломит. И чувствуешь, что ты гей. Это как же ты проснуться должен? Засыпать страшно, спать страшно, а просыпаться оказывается еще страшнее. Проснулся, а ты… иной. Ага?

МАРК. Значит предпосылки к этому были раньше. Мы проходили, что…

ГЛЕБОВ. Думаешь предпосылки? Не мы такие – жизнь такая, да? Его жена, ко мне прибегает, ах, у Андрюши другая женщина. Ага, вот с таким вот… (Глебов показывает руку, согнутую в локте) женщина. Тут и не поймешь, он все-таки получается изменил ей или нет? А так хороший мужик, конечно. Был. Покурю я у тебя тут, можно?

МАРК. Нет, здесь нельзя.

ГЛЕБОВ. Нудный ты. От тебя так тоже эта сбежит. Лиза, в полицейской форме. Эх, как хорошо мы плохо жили. Сказал поэт. Знаешь кто?

МАРК. Высоцкий?

ГЛЕБОВ. Темный ты. Дитя индиго.

Глебов расхаживает по помещению, его внимание привлекает листок, пришпиленный к створкам лифта.

ГЛЕБОВ. (читает) Избегать блядей и пьяниц. Лев Толстой. Актуально. Вот тоже могучий старик был. Откроешь может дверь-то?

Марк отрицательно машет головой.

ГЛЕБОВ. Ну и дурак.

Глебов берет в руки газету. Читает вслух.

ГЛЕБОВ. В морге города Губкинского уже больше месяца хранится скончавшийся местный житель. Из-за этого его уже прозвали местным Лениным. Мужчина жил один, позаботиться о том, чтобы предать его тело земле, некому. Оказалось, что в Губкинском не заключен муниципальный контракт на захоронение невостребованных трупов. «За ту цену, которую назначило государство – 19 тысяч на похороны одного человека, ни одна ритуальная фирма не хочет работать», – объяснили нашим журналистам в управлении жилищно-коммунального комплекса администрации Губкинского. Это ж надо. Что в мире делается-то. Земля Лениными прирастает.

Заходит Завотделением.

ЗАВОТДЕЛЕНИЕМ. Так, Я не поняла. Почему от вас женщины в слезах выбегают. Что тут происходит? Это кто? Почему посторонние здесь?

Марк замирает. Глебов подходит к Завотделом не выпуская газету из рук.

ГЛЕБОВ. Я…

МАРК. Это мой отец! Пришел посмотреть, как я на новом месте устроился.

ЗАВОТДЕЛЕНИЕМ. У нас вообще-то родственникам тоже здесь нельзя находиться.

ГЛЕБОВ. (Протягивая руку Завотделением) Добрый вечер! (поворачиваясь к Марку) А почему ты не предупредил, что у тебя такая очаровательная начальница. (не выпуская руку Завотделом) Очень рад. Очень. Как тут мой оболтус? Будет мне за него стыдно? Он, знаете, очень у меня правильный. Такой правильный, что даже я с ним не справляюсь.

Глебов наконец отпускает руку Завотделением.

ЗАВОТДЕЛЕНИЕМ. (ошарашено) Хорошо. Хорошо все. Нареканий нет.