Не чужие дети (СИ)

– Я боюсь, что не смогу быть достойным того, кто меня любит, Есения. Не смогу быть достойным вас – тебя, Даши, Кости. Боюсь, что что-то пойдёт не так, и я стану вам не нужен.

– Ты нам? – Я так и застыла, приоткрыв губы. Смотрела на Мишу и словно в первый раз видела.

Азаров едва уловимо скривил губы и погладил меня по щеке. Всё то же прикосновение, но совсем другое. И чувства другие – не желание отстраниться, как с бывшим мужем, а напротив, прильнуть к ладони.

– Да, Есения. Я вам.

– Но… почему? Почему ты должен нам надоесть?! Это же… бред какой-то!

Он невесело усмехнулся – как-то мрачно, презрительно, но это относилось не ко мне.

Миша увёл меня в кухню. Налил стакан воды и поставил на стол. Присел передо мной и, положив руки мне на колени, посмотрел снизу, как мог бы смотреть верный пёс. Нет, как мог бы смотреть сильный мужчина на… свою женщину. Грудь сдавило, стоило мне осмыслить это.

Стены больше не было. Она просто исчезла. Только я всё ещё стояла за запретной линией, боясь переступить её.

Муж погладил меня по ногам – по икрам, по лодыжкам. Опять положил руки на колени.

– Когда мне было восемь, меня взяли в семью, – сказал он. – А через несколько месяцев вернули. Воспитывать мальчишку из детского дома оказалось сложнее, чем думали мои приёмные родители. К тому же если в нём отпала необходимость. – Он замолчал ненадолго. Сдавил колени и посмотрел в сторону, на выползшего из домика, сонно потягивающегося Тумана. – Моя приёмная мать пыталась забеременеть, но у неё не получалось. Тогда они с мужем решили взять приёмного ребёнка. Но тут прилетел аист… – Очередная усмешка.

Я так и не сделала шаг через невидимую границу – его сделал сам Миша. Я же коснулась его волос, погладила, перебирая жёсткие прядки.

Миша поймал мою руку.

– Через несколько дней после того, как меня вернули, я дал обещание больше никогда ни к кому не привязываться. Никакой семьи, никаких детей и даже домашних животных. Ничего, что может предать, ничего, что может выбирать. А потом…

– А потом появилась я, – продолжила шёпотом.

– Да. Вначале ты. Это оказалось сильнее меня. Ещё и дети… Все запреты полетели к чёрту. Я пытался держаться от вас подальше, но куда там… – Он сдвинул брови. Мотнул головой. – Чем дальше, тем хуже. Надо было сразу от тебя избавиться. В первый же день, а я… дурак.

– Баран, – поправила я.

Азаров поднял взгляд.

– Это я так…

Видимо, он был слишком погружён в свои мысли, чтобы расспрашивать. Водил вокруг моих коленок пальцами, и это было так приятно, что хотелось сидеть и сидеть вот так. Чувствовать его руки, его запах и слышать голос.

– Я люблю вас, Есения, – сказал он после продлившейся с полминуты паузы. – Даже вот этого, – показал на котёнка. Больше коленки он не гладил – просто накрыл ладонями.

– А как же слово, которое ты себе дал? – спросила я дрожащим голосом. – Ты же всегда выполняешь обещания. Ты сам говорил, и не раз.

– Чёрт с ним, со словом. Как ты там говоришь? Ящер?

Движение рядом я заметила одновременно с тем, как в наш разговор вклинилась беззвучно подкравшаяся Дашка:

– Она говорит Ящер Горыныч.

Даша стояла в дверях кухни и смотрела на нас. Зевнула и потёрла глазки.

– Иди сюда, – подозвал её Миша.

Сел на пол, и хлопнул себя по ноге. Только Дашка подошла, посадил на колени и, перебирая, провёл по её волосам. На губах его была задумчивая улыбка. Несмотря на то, что эти двое были совсем друг на друга не похожи, я бы и не предположила, что они чужие друг другу, если бы сейчас увидела впервые.

– Как думаешь, Кнопка, Ящер Горыныч может нарушить слово, если он дал его самому себе?

С замиранием сердца я ждала ответ. Словно от этого зависела моя жизнь. Нет, не моя – жизнь всех нас. Но Даша молчала. Ковыряла пальчиками воротник Мишиной футболки и думала – о словах Миши или о чём-то своём, знала только она сама. Потом вздохнула и положила голову Мише на плечо.

– Папа Миша, я спать хочу, – пролепетала сонно, неразборчиво. – Отнеси меня в кроватк…

Окончание она произнесла так тихо, что я не услышала. А сердце так и трепетало затаившимся комочком. Миша поглаживал Дашу по голове, по плечам, всё так же перебирая её волосы. На ней была подаренная мной пижама, глаза закрыты – только длинные ресницы трепетали.

– Молчание – знак согласия, – сказал он тихо.

– Я отвечу за неё.

Сползла на пол и села рядом. Близко, но потом придвинулась ещё ближе, чтобы чувствовать Мишу.

– Ящер Горыныч – настоящий мужчина, поэтому не имеет он права нарушить своё слово. – Приподнялась и дотянулась до его губ. Коснулась едва ощутимо. – Но он имеет право любить. – Я прикусила губу, чтобы не показать слёзы, но они всё равно выступили на глазах. – А ещё он имеет право на любовь. Знаешь… Знаешь, это как само собой – право на труд, на отдых и… и на любовь. Даже если нет права на отдых и труд, на любовь есть. У всех есть. И у Ящера Горыныча оно есть. И… и у тебя оно есть, Миш. – Я обхватила его за шею и прижалась к губам.

Поцелуй получился сбивчивый и солёный. Между нами зашевелилась Даша, о мою ногу потёрся Туман, с другой стороны на коленку встала лапками Дымка.