Не чужие (СИ)

— Жду.

* * *

Максим

Дни после сотрясения пронеслись как японский экспресс. Утром я глотал обезболивающее. Днем все куда-то спешил, то на тренировку, то на самолет. Вечером падал в кровать и засыпал сном мертвых.

Примерно такой же график много лет был у меня в Канаде. Там я не жаловался. Это была сбывшаяся мечта любого юниора, и оставалось лишь закатывать шайбы. Здесь снова вернуться к прежнему режиму оказалось как сесть на сухой паек после нескольких месяцев непрекращающейся масленицы.

Душа и тело не хотели, но их никто не спрашивал. Двойными нагрузками я день за днем вытравливал из себя мысли о прошлом. Конев с Клюевым смотрели на меня в тренажерном зале как на психа. Клубный медик, не закрывая рта, ворчал об опасности и последствиях. Но я продолжал: бегал до седьмого пота, брался за веса, к которым раньше и не подходил, выкладывался на льду на двести процентов.

Убиваться в зале и на арене было легче, чем оставаться с собой один на один и думать. Гантели не задавали вопросов, шайба забирала все внимание на себя. Идеальные спутники для того, кто свою компанию потерял.

О Майе я не вспоминал. Она мне не снилась, ее имя не вылетало изо рта, когда какая-нибудь бойкая фанатка просила автограф и совала в карман записку со своим телефоном. Мозг словно блокировал любое упоминание о ней. Вероятно, тогда на площадке я приложился о бортик нужной стороной головы.

Образ жизни из "нормального человеческого" превратился в "терпимый". Без трагизма, желания нажраться вдупель и прочего драматического бреда. Игра от матча к матчу удавалась все лучше. Мешало нормально существовать лишь одно. Все что я понял о себе спустя неделю: за один день можно изменить жизнь, но нельзя — привычки.

Самой сложной и неистребимой оказалась привычка петлять по дороге домой. Петлял я в сторону странного кирпичного дома недалеко от поселка.

В первый раз это случилось на следующий день после больницы. Я даже не успел ни о чем подумать, как, упахавшись на тренировке, свернул в сторону Майи.

Второй раз я оказался там после недели выездных матчей. В кой-то веки решившись поехать в аэропорт на своей машине, а не на такси, я среди ночи затормозил у знакомого подъезда. Позади был самолет и три победы в трех играх. Впереди сон в гордом одиночестве на широкой, способной вместить троих кровати. А я, голодный и уставший, как идиот пялился в окна на четвертом этаже и сжимал руль так, будто хотел его раздавить.

Третий раз привычка забросила меня туда спустя еще пару дней.

В занавешенных тонким тюлем окнах горел свет. В одной из комнат, устроившись по-турецки на подоконнике, с книжкой в руках сидел ребенок. В другой, которая у нас была спальней, мелькали незнакомые силуэты мужчины и женщины. Они о чем-то разговаривали, активно махали руками, обнимались и отдалялись.

Совсем как мы, когда спорили о Майиной дурацкой работе и моих дополнительных тренировках. Воинственно настроенные, ни капельки не равнодушные и готовые горло сорвать лишь бы только уберечь другого от беды.

Нужно было что-то делать с моей неправильной привычкой. В квартире, которую за несколько последних месяцев я уже начал считать своей, теперь жили другие. Мне нечего было делать под ее окнами, не стоило травить душу надеждой когда-нибудь увидеть за прозрачной занавеской знакомую фигуру.

Обман вскрылся, я собственными глазами видел, что моя женщина никогда не была моей. Однако каждый раз руки исправно выкручивали руль в сторону от дома. Нога жала на газ, и лишь на месте, в пятый, шестой… десятый раз, я понимал, что привычку не победить.

Меня тянуло к Майе, вело как привязанного. В начале к маленькой девочке с тонкими косичками, которую хотелось оберегать. Потом к молодой женщине, от которой сносило мозг. Девять лет назад, теперь — связь не ослабевала.

Пчелка все же оставила у меня под грудиной свое ядовитое жало, приручила и теперь… Казалось, что все хорошо и жизнь продолжается, но внутри саднило, разъедало непривычной горечью и до чертиков хотелось забыть все, чтобы снова поддаться искушению.

Одну из последних игр перед плей-офф мы позорно слили. На календаре был двенадцатый день после сотрясения, за окном гостиницы шумел ночной Минск, а внутри номера на гостевом диване третий час плевал в потолок я.

Кровать была занята. На ней, скрутившись калачиком, спала Инга. По-хорошему, стоило снять для нее номер и не насиловать спину неудобным сиденьем, но к десяти вечера, когда моя бывшая решила пожаловать в гости, все отдельные номера оказались заняты.

Можно было подселить Ингу в экономичную "двушку" к какой-нибудь случайной туристке, но гребанное воспитание с совестью дружно высказались против.

А ведь вечер начинался спокойно, без сюрпризов. Ни о каком визите я даже не догадывался. Молча, поужинал с капитаном в ресторане гостиницы, битый час просидел перед телевизором, щелкая кнопками пульта, и уже собирался отправиться спать.

Звонок в дверь застал как раз, когда зад оторвался от дивана. Ждать в такой час мне было некого, но сердце екнуло. Как оказалось, напрасно.