Не доллар, чтобы всем нравиться

Он в точности назвал мой обычный заказ, и когда мое лицо против воли начинает сиять, я чувствую, как напряжение Лена растворяется, сменяется удовлетворением от осознания, что мне приятно. От облегчения он выглядит почти самодовольным. Вот почему, когда он выносит наши напитки из кафе на газон возле торговых павильонов, где я его дожидаюсь, я указываю на другой стакан:

– Я сегодня, пожалуй, буду вот этот, если ты не против.

Это сбивает Лена с толку, как я и ожидала, но он без вопросов отдает мне свой стакан.

– Это ходзитя, – говорит он, опускаясь на траву рядом со мной, – японский зеленый чай.

Я делаю глоток и поражаюсь, насколько он не похож на привычные мне напитки. Вкус богатый и насыщенный, как у корицы или жженого сахара, но без резкого послевкусия. На самом деле очень даже неплохо. Вкус новый, но тем не менее почему-то успокаивающий.

Мы молчим. Лен больше жует свою трубочку, чем пьет, и несколько минут мы просто наблюдаем, как мимо едут машины. Наконец я произношу:

– Мощное ты сегодня дал объявление.

И точно в тот момент он говорит:

– Слушай, Элайза, прости меня.

Он немного колеблется, потом, запинаясь, продолжает:

– Извини за то, что я опубликовал тот манифест, и за то, что тебе не признался сразу. Это был идиотский поступок. Но ты написала обо мне так безжалостно, что… Если честно, я, наверное, хотел посмотреть, что будет, если тебя раздразнить.

По щекам его от стыда растекаются красные пятна.

Я ожесточенно тычу трубочкой в дно своего стакана.

– Да, я знаю, так ты притворяешься, что тебе все нипочем. Ведешь себя как козел.

На лице Лена гримаса раскаяния.

– Честное слово, это была просто тупая самоуничижительная шутка. Я думал, что манифест увидишь только ты, и мы его тут же удалим. Я ведь просил Джеймса и Пауэлла его убрать, помнишь? Но потом все закрутилось, и я ничего не мог остановить.

Он тянется к моему запястью, кончики пальцев легко касаются моей кожи и на миг мягко задерживаются на браслете из клевера, а потом он снова роняет руку на траву.

– Я вообще не подумал, чем это может обернуться, а потом я просто побоялся тебе сказать. – Теперь он огромными глотками пьет свой чай и слишком быстро осушает стакан. – Прости, что я струсил, что предал тебя, прости за все, что случилось по моей вине. И за все дерьмо, что я наговорил.

– Да уж, дерьма ты вылил порядочно.

Лен пытается спрятать лицо за стаканом, но в нем остались только лед и миндальное желе.

– Ага, – безнадежно говорит он.

– Но пару раз ты попал в точку. – Теперь уже я вздыхаю, уставившись в чай. – Я тоже много дерьма вылила. Так что и ты меня прости.

Я вытягиваю ноги вперед, и Лен следует моему примеру. Наши джинсы соприкасаются.

– Я тоже боялась. И много в чем ошибалась. Я думала, что все обо всех знаю, но, наверное, иногда я не понимала даже себя.

Я смотрю ему в глаза, поддаюсь порыву и беру его за руку, чтобы он точно услышал мое следующее признание:

– Я не считаю тебя трусом.

– Уже нет? – острит Лен, но крепко обхватывает мои пальцы.

– Наверное, все люди трусливы. – Я утыкаюсь лбом в его плечо. – А может, все люди отважны.

Он кладет подбородок мне на макушку, и мне кажется таким естественным вот так прильнуть друг к другу.

– Мудрые слова нового главреда «Горна».

– Подожди. – Я резко сажусь, вдруг кое-что осознав. – Ты отказался быть главредом, но это же не значит, что ты обязан уйти из «Горна», правда?

– Нет, я останусь в редакции, буду штатным корреспондентом. Конечно, если ты не решишь меня вытолкать взашей.

На моем лице расплывается улыбка, такая широкая, что она может поспорить с его фирменными ухмылочками.

– Да, надо сказать, за тобой замечены нарушения журналистской этики.

– Ну, я хочу начать с чистого листа. – Он поворачивает козырек кепки вперед и поправляет так, что она сидит безупречно. – И для начала официально заявляю, что больше не смогу писать о бейсбольных матчах. Конфликт интересов и все такое.

Я неожиданно бросаюсь ему на шею, и мой вопрос больше похож на ликующий писк:

– Ты вернешься в бейсбол?

Похоже, мой бурный восторг огорошил нас обоих.

– Так я решил, – подтверждает Лен, смеясь.

– Ух ты, как здорово! Может, я даже как-нибудь приду на игру.

– Может, ты даже надолго проникнешься любовью к команде Уиллоуби.

Я хватаю его кепку и напяливаю на себя.

– О, тут, конечно, всякое может быть, – говорю я, ухмыляясь, и опускаюсь на траву, положив руки под голову.

Лен тоже растягивается на газоне, мы оба лежим рядом под весенним небом – и вдруг этот день кажется бесконечным, как будто вся вселенная сконцентрировалась в этом золотистом теплом моменте, во всем, что меня окружает, во всем, до чего я могу дотянуться. И хотя я так многого не знаю – и никогда не узнаю, – я все же никогда не чувствовала такой уверенности в своих силах.

Месяц спустя

– Может, чуть-чуть повыше. еще… подожди, нет, теперь высоковато.

Лен косится на меня через плечо, держа на вытянутых руках портрет в раме.

– Ты ведь знаешь, что можешь досюда дотянуться сама? – говорит он. – Мне кажется, тебе для этого не особо нужен «очень высокий помощник».