Не единственная

Вся жизнь проносится перед глазами за долю мгновения. Все мечты и надежды. А потом остаются только глаза – зеленые, с вытянутыми серповидными зрачками. Глаза дракона, которые смотрят мне прямо в душу.

И все. Темнота.

***

Меня будят тихие голоса. Один напряженный, с резкими нотками, в которых притаилось отчаяние. Второй – по-философски спокойный, неторопливый.

– Что с ней, энейре? Она выживет?

– Не волнуйся, рийке. Физических повреждений нет, пострадало только ее сознание и аура.

– И? Что это значит?

– Сознание восстановится, не переживай, но вот что касается ауры…

– Энейре, не тяните, прошу!

– Твоя шиами – необученная ведьма с очень сильным потенциалом. Она сумела не только инициировать детеныша мантикоры, но и установить с ним эмоциональную связь. А во время падения из нее вырвался такой поток силы, что в ауре образовалась дыра.

– Я убью эту тварь!..

– Тише, рийке. Любой вред, причиненный фамильяру, отразится на ней. Ты этого хочешь?

Я слышу, что они говорят, но не могу ни открыть глаз, ни ответить. Даже мизинцем пошевелить – и то не могу. Но больше неспособности двигаться пугает неспособность чувствовать. Словно внутри меня в самом деле появилась пустота. Нет даже удивления.

Где-то на периферии сознания ворошится вялая мысль: я жива, я не разбилась.

А Шир? С ним все в порядке?

Беспокойство за звереныша отдается в руках легкой дрожью.

Хочу открыть глаза и спросить, но не могу. Я словно сплю и вижу тот страшный сон, в котором ты не властен над собственным телом.

Слышу стук в дверь.

– Ваша светлость, – доносится голос Морана, – к казни уже все готово.

К казни? Кого они собираются казнить?

Память подсказывает ответ: мантикору.

Перед внутренним взором проносится видение клетки, в которой мечется опасный и сильный зверь. В моей голове раздаются слова коменданта: «Завтра в полдень с ней будет покончено».

– Уже полдень, – подтверждает сухой голос Дариона. – Идем.

– Иди, рийке, – отвечает Лохан. – Я уже слишком стар, чтобы радоваться чужой смерти. Лучше присмотрю за твоей шиами.

Дарион уходит. Я чувствую, как он отдаляется, как растет расстояние между нами, а потом закрывается дверь. Скоро с улицы доносится его голос, перекрывающий шум толпы.

Старческая ладонь поглаживает меня по голове.

– Ну, девочка, наделала ты делов. Разве так можно?

Я напрягаюсь в попытке ответить, с трудом разлепляю ресницы. А с моих губ срывается тихий хрип.

– Очнулась? На вот, выпей. Тебе это полезно.

Лохан помогает мне сесть и приставляет стакан к моему рту. Я пью, захлебываясь, пряный мельх.

– Что… что со мной было?

– Неконтролируемый выброс магии, спровоцированный страхом. Такой сильный, что накрыл не только Разлом и пустыню, но и весь Дардаас.

Лохан смотрит на меня без осуждения. Наоборот, в его глазах я вижу отеческое беспокойство.

– Что это значит? – спрашиваю, чувствуя, как от мельха в желудке растекается приятное тепло.

– Это значит, что все создания Бездны сейчас находятся в трансе, опьяненные твоей силой.

– Их… их всех убьют?

– Не думаю. Даргов вышибло из пустыни. Кто-то или что-то накрыло ее защитным куполом. Так что теперь мы можем только наблюдать за тем, что там происходит.

Я прикрываю глаза. Шир, наверное, тоже опьянен моей магией. Поэтому не отвечает. Он едва не погиб. Это я во всем виновата…

– Простите меня, энейре, – шепчу, пряча лицо в ладони, – я совершила ошибку…

– Нет, девочка, твоей вины в этом нет. Ты бы не смогла долго противиться зову крови.

Я смотрю на него:

– Вы… оправдываете меня?

– Просто констатирую факт. Дарион должен был лучше присматривать за тобой.

– Я не ребенок, чтобы за мной присматривать.

– Конечно, нет, – усмехается Лохан, – ты хуже. В твоей крови бьется неукрощенная магия. Знаешь, что это значит?

Мотаю головой.

– Это значит, что ты как залитый маслом фитиль: стоит поднести огниво – и вспыхнешь. Только в твоем фитиле масла достаточно, чтобы выжечь половину Ламаррии.

Не могу поверить в то, что он говорит:

– Я… опасна?

– К счастью, твоя магия на даргов не действует. К несчастью, она действует на тварей Бездны.

За окном раздается жуткий вой, пронизанный болью и страхом. Я вздрагиваю, а потом сжимаюсь от острой боли. Кричу. В моей груди разверзается рана…

– Анья? – Лохан удерживает меня, не давая упасть. – Что происходит?

А мое тело бьется в агонии, пронзаемое невидимыми клинками. Я чувствую, как меня рвут на куски невидимые крючья. Как из ран хлещет кровь…

Чувствую, но не вижу, потому что в действительности на моем теле нет ни единой царапинки, и осознание этого наполняет меня первородным ужасом.

– Все драконьи боги и Рханг в их числе! – ругается Лохан. – Держись, девочка, не дай ей утащить тебя за собой!

Я не понимаю, о чем это он. Просто кричу, захлебываясь слезами. Мечусь в его руках, не зная, как избавиться от этой раздирающей боли…

Кто-то выносит дверь в комнату сильным ударом.

– Анья!

Дар… это он… Его руки обнимают меня, прижимают к его груди. Он заглядывает мне в лицо, но я почти ничего не вижу от боли.

– Что с ней, энейре? Что с моей шиами?!

– Похоже, она чувствует то, что происходит с той мантикорой, – отвечает Лохан, и в его голосе я слышу недоумение.