Не единственная

Эдор и его пираты были успешны на море. Многие, обогатившись, уходили из рыцарей удачи, становились добропорядочными гражданами. Но были и те, кто хотел именно этого — риска, приключений, новых достижений. Сам же Эдор хотел вести за собой свою верную команду, снова и снова нестись под парусом к рискованным свершениям.

И хотел Аньис… По-прежнему хотел.

Вспоминая о ней, он старался не допускать лишних смертей даже со стороны противника. Почему? Да просто потому, что у Аньис были близкие, чьей жизнью она дорожила… Так и у всех этих моряков есть кто-то, кому будет больно потерять их, как было бы больно Аньис потерять кого-либо из родных.

Даже ее мужу, упоминание о котором заставляло Эдора кривиться от ненависти и боли, Эдор не желал смерти. Потому что это расстроит ее. И потому что, став капитаном, он наконец-то научился слушать разум вопреки чувствам. А разум говорил, что нужно быть благодарным наставнику, который научил его всему. И спас Аньис от смерти. И где-то в самых дальних уголках души Эдора эта благодарность жила.

* * *

Аньис было уже двадцать, и она все больше думала, что пора взять первого приемного ребенка. Вообще-то ей хотелось ребенка, своего собственного… Обычно она давила в себе эти чувства, уговаривала себя, что, однажды приняв собственную бездетность, должна отвечать за свое решение. И радоваться другому счастью, что дарил любимый муж.

Но ее женской душе хотелось стать матерью.

Хотелось, чтобы одна из ночей любви зародила в ней новую жизнь. Хотелось видеть, как растет живот, и с наслаждением ощущать, что в ней ребенок от любимого мужчины. Плод их союза, объединяющий их еще сильнее.

Но это было невозможно. И Аньис было горько видеть беременных женщин или матерей с маленькими детьми. Да и вообще… У Марши было уже трое детей, у Колобатти — тоже… Только она, Аньис, прекрасная великосветская дама, великолепный модельер… Но бездетная, лишенная этой стороны жизни. Хотелось горько усмехнуться, и становилось очень больно за себя.

Аньис не трогали редкие сплетни о ее бездетности. Она давно привыкла, что ее жизнь складывается не как у всех, перестала переживать о том, что думает общественность. Но она хотела ребенка для себя.

Ну что ж… значит приемный. Только хотелось бы, чтобы об этом никто не знал. Пусть для всех это будет их с Рональдом ребенок.

— Ты можешь уехать на несколько месяцев, а вернуться уже с ребенком, — сказал Рональд, выслушав ее. — Пусть думают, что я отправил беременную жену в мягкий оздоравливающий климат Тэйринских островов, — улыбнулся он. — А когда вернешься, все будут думать, что это наш родной ребенок. Либо, Аньис… — он внимательно посмотрел на нее и смягчил голос: — Можно по-другому… Понимаю, поначалу то, что я скажу, может шокировать. Но я готов пойти на это, чтобы ты могла пройти весь цикл полностью, как ты хочешь… Поэтому, Аньис, ты можешь зачать от другого мужчины, а я воспитаю ребенка как своего. Разумеется, ты не ляжешь в постель с первым встречным, — добавил он. — Выберешь мужчину сама, того, кто тебе приятен.

Аньис в ужасе уставилась на него. Сказанное им даже не вызвало боли, настолько ошарашивающим оно было. А сама мысль о том, чтобы принадлежать другому мужчине, рождала у нее смесь страха и отвращения.

— Значит, тебе все равно! — спустя полминуты ошеломленного молчания сказала она, когда смысл сказанного окончательно дошел до нее. И ударил в душу со всей очевидностью. — Ты со мной только ради меня, а самому тебе все равно! Ты радуешься, что я есть у тебя, наслаждаешься нашей жизнью… Но, Рональд… похоже, тебе все равно, если меня не будет рядом. Ты готов даже уложить меня в постель с другим мужчиной… Это невероятно! Ты…Ты просто бездушное чудовище! — вырвалось у нее в конце, из души брызнули слезы и замерли в горле, мешая дышать.

Он встал боком к ней.

— Я осознаю, что меня трудно понять, — сказал он, сложив руки на груди. — Но можно, по крайней мере, попытаться. Попробуй, а потом скажешь свое решение. — И добавил: — Мне не все равно, Аньис. Мне неприятно, что другой мужчина коснется тебя. Но когда-то я взял на себя ответственность, что сделаю все возможное, чтобы твоя жизнь была более-менее нормальной, и ты смогла реализовать свои человеческие желания. Поэтому я готов отодвинуть свои чувства, чтобы ты смогла пройти весь путь целиком. Подумай об этом, Аньис.

— Я бы хотела, чтобы ты держал меня и не отпускал, — с горькой честностью сказала Аньис. — Чтобы тебе было нестерпимо больно от мысли, что другой мужчина может коснуться меня. Чтобы ты боялся меня потерять не только, если я умру… А ты…

— Если я потеряю тебя, будет нечто, намного хуже боли, — спокойно ответил он. — Попробуй понять, Аньис. Может быть есть смысл серьезно подумать о том, что я говорю. Просто попробуй. Не получится — значит, нет.

* * *