Не единственная

— Да, девочка моя. Настойчиво так, — Тиарна ласково погладила ее по плечу. — И кончай рыдать. С мужиками да их выходками еще и не то бывает… Дурные они все.

Молчаливый Парм бросил на нее красноречивый взгляд, призывающий постыдиться.

— Ну разве что мой Парм нормальный, — подмигнув Аньис, сказала огромная женщина и обняла своего худосочного мужа за плечи.

Аньис улыбнулась сквозь слезы, глядя на забавную пару управляющих.

— Идите, я сейчас умоюсь и посмотрю подарок, пусть Сиамми придет, — Сиамми звали ее новую служанку. Абба пару месяцев назад вышла замуж за охранника. Обе бывшие служанки продолжали дружить с Аньис, были неизменно ей благодарны и вообще считали встречу с ней самым большим везением в своей судьбе. Но жизнь у них теперь была своя, а Аньис привыкала к новой, совсем другой по характеру, служанке.

Как только дверь за управляющими закрылась, Аньис кинулась к подарку. Картина, конечно, подумала она. Приятно, он решил подарить ей что-то из своих творений… Непонятно только, почему сейчас. Хочет показать, что не обиделся? Аньис надорвала синюю бумагу и стянула ее с картины. И обомлела.

Тоненькая, совсем молодая девушка стояла одна посреди зала, полного мужчин. Казалось, она слегка покачивается, трогательно беззащитная, невозможно красивая, а лица вокруг… кто с пониманием усмехается, кто восторженно растопырил глаза, кто — сложил губы в характерном причмокивающем жесте…

На глазах Аньис снова выступили слезы, родившись из самого центра души, из самой ее сути. Что было такого в этой девушке, что поражало в самое сердце? Не только и не столько красота. В ее фигуре и едва угадывающемся выражении опущенного лица были одновременно растерянность и решимость, беззащитность и сила, та, что свойственна слабым и нежным существам. И одиночество. Одиночество человека, встретившего судьбу один на один.

А еще… Каким-то немыслимым чутьем Аньис понимала, что картина написана не вчера. И ощущала в ней бесконечную нежность и что-то похожее на восхищение — то отношение и те чувства, что вложил художник в свое творение.

Так значит, он понял?! Почувствовал и оценил еще тогда? И она действительно была ему дорога. Вот эта девочка, которая стояла посреди зала, потом — осваивала науки в его доме, играла с ним в парти, следила за ним из-за угла, пыталась сбежать с женихом… Все это время она была нужна и дорога ему, с того самого момента, как предстала перед ним в праздничном зале, одинокая и растерянная.

Значит, он просто берег ее… От себя? От своей силы и немеряного могущества, от своей необычности тысячелетнего существа, от своей нечеловеческой сути… А он ведь даже пытался объяснить ей это, когда отчитывал после инцидента с зельем. Только она не поняла, поглощенная своими переживаниями.

Боль и любовь фейерверком взорвались в ней так же, как незадолго до этого взорвалась обида. Душа озарилась светом, как будто солнце вышло из-за туч и залило блеском бесконечную водную гладь.

— Сиамми, срочно приготовь мне умыться и голубое платье с лентами на плече, — решительно сказала она, когда пришла служанка. Ей хотелось прямо сейчас, бегом броситься к нему, где бы он ни был, сказать, что она поняла, извиниться за свои слова… Но Аньис была модельером и всегда хорошо следила за собой, нужно привести себя в порядок.

А спустя четверть часа она спешила по коридорам, пытаясь унять колотящееся сердце. Слезы радости и понимания рождались в сердце и просились на глаза, очищая душу…

— Где господин Рональд? — спросила она у Тиарны.

— Да где-то там, в дальнем флигеле, где у него мастерская, знаешь? Не уверена, что в мастерской, но где-то там… Вроде и магией он там занимается. Как вернулся вслед за тобой, так туда пошел. Тут знаешь… Ты рыдаешь, он картины пишет… У каждого свои причуды, — вздохнула Тиарна.

— Хорошо, спасибо, госпожа Тиарна, — улыбнулась Аньис, неожиданно чмокнула ее в щеку и пошла в дальний флигель.

* * *

— О, события-то у нас какие! — сказала Тиарна мужу, когда Аньис скрылась за поворотом. — Как забегали-то оба… Эх… Ну, в дальнем флигеле никого нет, вот, глядишь, и срастется у них что. Эй, Парм, ты чего меня щиплешь! — Тиарна тонко взвизгнула. — Тоже хочешь, чтоб у нас все срослось, как у молодых?

— Да уж тебе жаловаться не на что, — усмехнулся Парм и обвил руками необъятную талию жены.

* * *

За эти годы Эдор много раз срывался. Вначале часто, потом — все реже. Научился жить в постоянном голоде, который не унять. Порой он устремлялся в Альбене, но маленькая коробочка у левого виска, почти неощутимая в иное время, взрывалась болью в голове. Такой болью, что он орал, катаясь по земле.

Благодарил наставника, что это есть… Иначе, после того, как был так близко, ему не устоять. А он слишком берег свое Сокровище, чтобы убить. Попробовав единожды, он принял в наказание вечную разлуку.

Благодарил наставника и ненавидел. Хотя бы за то, что тот мог в любой момент прикоснуться к ней, не причинив вреда. За то, что может быть с ней рядом. И еще больше — за то, что при этом она ему не нужна. Все понимал умом, сдерживал себя, воспитывал себя, но все же ненавидел.