Не Евангелие

Когда заговорщики зарезали Цезаря, Цицерон написал одному из заговорщиков: «Поздравляю тебя; радуюсь за себя; люблю тебя».

В другом письме Цицерон пишет, что «узрел» радость «при виде справедливой гибели» властелина. После смерти Цезаря, Цицерон повторял в письмах к Аттику, что при всех невзгодах его «утешают мартовские иды».

Вот таким был Цицерон, что, вообще говоря, очень грустно. Тут и, правда, поверишь Шопенгауэру, что если бы не было собак, то не было бы и морды, в которую можно смотреть без недоверия.

И, конечно, не удивительно, что оратор в совершенстве владел и искусством распространять невыгодные для соперника слухи.

Когда он стал домогаться должности консула Римской империи, его соперником оказался Катилина.

Катилина планировал ограничить власть сената, провести кассацию долгов, предоставить земли городскому плебсу. Предоставление земли городскому плебсу предусматривал и, отвергнутый сенатом, закон Публия Сервилия Рулла. Есть предположение, что действительным автором этого закона был Цезарь.

Брат оратора Квинт, который учил Цицерона искусству приобретения власти, писал, что таких соперников, как Катилина не следует опасаться. Цицерону, который пользуется «расположением тех, кто выносит приговор», наоборот «желательны такие соперники».

Катилина, так этого человека опишет в своих речах знаменитый оратор, рожден среди нищеты, воспитан среди разврата, возмужал среди убийств. Он жил среди актеров и гладиаторов. Первые были ему помощниками в разврате, вторые — в преступлениях.

Он осквернял мальчиков, «чуть ли не в объятиях у их родителей». Он был под судом, подкупил судей, и вышел из суда таким же бедным, какими были судьи до вынесения приговора.

Нужно только позаботиться, учит Квинт, чтобы о таких соперниках «распространялись соответствующие их нравам позорные слухи, если только это возможно, — либо о преступлении, либо о разврате, либо о мотовстве».

И Цицерон не упустил случая воспользоваться этим замечательным советом.

Во время выборов он распространил слухи, что Катилина замышлял его убить «возбудив смуту при подаче голосов».

После этого он пришел на Поле, «надевши панцирь». И «чтобы всех оповестить об опасности, которая ему угрожает», умышлено спустил с плеч тунику, выставляя свой панцирь напоказ.

Народ тем охотнее поверил, что Катилина замышляет убийство, и выбрал консулом Цицерона.

Вскоре поползли слухи, что Катилина готовит государственный переворот. Хотя, судя по всему, против Катилины не было ни одного достоверного факта.

Были какие-то подметные письма, неизвестно кем написанные; было свидетельство Фульвии, что у Катилины собирались заговорщики и говорили о том, что Римом правят люди недостойные.

Саллюстий, скорее всего, выдает за правду городские сплетни, когда говорит, что сообщники присягнули Катилине и выпили чаши «с человеческой кровью, смешанной с вином».

Плутарх рассказывает те же бредни, только для скрепления клятвы крови с вином считает недостаточным.

«Поставив его над собой вожаком, — пишет Плутарх, — злодеи поклялись друг другу в верности, а в довершение всех клятв закололи в жертву человека, и каждый отведал его мяса».

Цицерон, объявил в Сенате в присутствии Катилины, что тот хочет «резней и поджогами весь мир превратить в пустыню».

«Здесь, — говорил оратор, — среди нас, отцы-сенаторы, находятся люди, помышляющие о нашей всеобщей гибели, об уничтожении этого вот города, более того, об уничтожении всего мира!»

Уничтожить весь мир, Катилина, по словам Цицерона, собирался не с армией легионеров, как это обыкновенно делалось в Римской империи, а с гладиаторами и низкими распутными актерами.

Они, говорит Цицерон, «возлежа на пирушках, обняв бесстыдных женщин, упившись вином, объевшись, украсившись венками, умастившись благовониями, ослабев от разврата, грозят истребить честных людей и поджечь города».

В Риме, и, правда, было достаточно всякого сброда, который Цицерон записывал в армию Катилины. По словам Саллюстия, «все, кого их гнусности и преступления выгнали из дома, стекались в Рим, словно в сточную яму».

Эта-то сомнительная публика, по словам Цицерона, и составляла «небывалый союз злодейства». И против этого несуществующего союза оратор выступил в поход, назначив себя «полководцем в этой войне».

Расстановку сил новоиспеченный полководец описывает не в военных, а в этических терминах. Низкие люди ведь всегда делают вид, что защищают нравственные ценности.

«На нашей стороне, — говорит он, — сражается чувство чести, на той — наглость; здесь — стыдливость, там — разврат; здесь — верность, там — обман; здесь — честное имя, там — позор».

Порядочность, говорил он, сражается с подлостью.

Но Цицерон, кроме своих фантазий, ничего не имеет против Катилины. Он боится ненависти «грядущих поколений», и не может арестовать и казнить Катилину, как государственного преступника.

Саллюстий, который в своей инвективе описывает Цицерона теми же славами, какими Цицерон описывал Катилину, упоминает об утверждении оратора, что он «был в собрании бессмертных богов и прислан оттуда как страж Города и граждан, а не как палач».