Не горюй!

Зал театра битком набит мужчинами. Среди них: рыжий детина, осанистый господин, плюгавый мужчина в шляпе, брат плюгавого, старик, приятель рыжего, пьяный.

Герцог поднялся на сцену, стал перед занавесом, раскланялся. Потом поднял руку и торжественно произнес:

— Итак! Эдмунд Кин Старший в «Королевском жирафе»! Выдержал триста представлений в Париже! — и ушел за кулисы.

Король стоял под балконом, завернутый в простыню. Герцог перекрестил Короля:

— С Богом, ваше величество!

— Побьют, — мрачно ответил Король.

— Сегодня нет. С Богом, ваше бывшее величество!

Герцог снова перекрестил Короля, забренчал на банджо.

Гек и Джим развели занавес. Декорация была прежняя: тот же балкон и та же картонная луна на веревочке.

На сцену выбежал Король на четвереньках. Он был совсем голый, весь размалеван разноцветными полосами и сверкал как радуга.

Зал радостно взревел.

Король попрыгал-попрыгал и ускакал за кулисы. Зал раскалывался от аплодисментов и криков:

— Бис, бис!

Герцог дал сигнал. Снова заиграла музыка.

Голый Король снова появился на сцене, проделал то же самое и скрылся.

Занавес опустился. Герцог раскланялся перед публикой и объявил:

— Если почтеннейшая публика нашла представление занятным и поучительным, то мы покорнейше просим рекламировать его своим знакомым.

— Как? Разве это все? — закричали из зала.

— Все!.. — сказал Герцог и снова поклонился. В зале раздались крики:

— Обман! Бей их!

Все повскакивали со своих мест и ринулись к сцене. Но тут какой-то высокий осанистый господин вскочил на скамейку и закричал:

— Погодите! Одно только слово, джентльмены!

Все остановились. Господин продолжал:

— Нас с вами надули. Здорово надули, но мы, я думаю, не желаем быть посмешищем всего города. Вот что: давайте уйдем отсюда спокойно, будем хвалить представление и обманем всех остальных. Так или нет?

Гек дудел в гребенку… Джим бил в бубен… а Герцог пел. Шло второе представление.

Все были в обновках и выглядели шикарно.

Король был в черной тройке, Герцог в белом шерстяном костюме. Джим был полностью обряжен в бывший костюм Герцога, а Гек — в новой бумажной клетчатой рубахе, полотняных светлых штанах и кепочке с помпоном.

Зал был снова набит битком, и среди них все наши знакомые: мужчина в шляпе, рыжий детина, приятель рыжего плюгавый, брат плюгавого, старик, пьяный.

У входа в театр толпились местные мальчишки, белые и негритята с завистью смотрели на Гека. Гек восседал на табурете с трубкой в зубах.

Подошедший Герцог обратился к ним:

— Заходите, ребята.

Те не сразу поверили, раскрыли рты и вопросительно уставились на Гека, который был для них символом власти. Гек напомнил:

— Им нельзя, они дети, ваша светлость.

— Сегодня можно, — сказал Герцог.

— Ну что ж, валяйте! — великодушно разрешил Гек и оттянул доску, перекрывающую вход. Дети шмыгнули в зал.

Тогда Герцог закрыл за ними дверь, вставил табуретку в ручку двери и зашептал:

— Ну, а теперь бежим во все лопатки, будто за нами черти гонятся.

И первым бросился бежать.

На плоту у берега реки горел костер.

Король, водрузив на нос очки, пересчитывал выручку. Герцог наигрывал на банджо.

А Гек и Джим вытаращили глаза и приоткрыли рты. Такой кучи денег они сроду не видывали.

Король, наконец, сосчитал деньги:

— Четыреста сорок долларов! По двести двадцать на брата!

— Четыреста сорок один, о, мой король! — поправил его Герцог.

Он взял двумя пальцами лишний доллар и бросил его Геку. Гек поймал монету на лету, посмотрел ее, дал посмотреть Джиму. Джим покусал для верности:

— Настоящая…

Гек забрал монету обратно, хотел было ее спрятать, но в это время… Король протянул руку, молча отобрал у него доллар, присовокупив к своим, и спрятал в карман.

Гек заволновался:

— Но мне же полагается. Ведь вы обещали.

— Деньги портят детей, — парировал Король. — У нас при дворе насчет этого было строго. Помню, я как-то раз свистнул пятицентовый, так мой папа Людовик так меня отделал сосновой доской, что я потом целый месяц из задницы занозы вытаскивал.

Плот мерно несло течением, почти у самого берега. Было уже утро.

На берегу сидели рыбаки.

А Джим, как всегда, сидел у кормового весла. Гек грелся на солнышке… а жулики дрыхли в шалаше.

На крутом берегу стоял деревенский парень лет двадцати, с деревянным чемоданом, размахивая соломенной шляпой.

Джим покосился на парня, сердито вздохнул и отвернулся. Простофиля не унимался:

— Эй! Перевезите, полдоллара дам!

Из-за шалаша появилась опухшая заспанная рожа Короля.

— Лево на борт, мавр! — приказал он.

…Гек и Джим гребли, парень сидел посередине плота на деревянном чемодане. Король расспрашивал парня, спустив ноги в кальсонах в воду:

— А театр у вас есть?

— Театр?

Парень поморгал, соображая, потом подумал и добавил:

— Церковь есть, Питер Уилкс позавчера умер, сэр.

— Очень прискорбно. — Поболтав ногами в воде, Король поинтересовался: — И кто он был, этот уважаемый джентльмен, который загнулся? Актер?

— Нет, проповедник, сэр.

— Так, так… Значит, нет у вас теперь проповедника.

— Нет, сэр. Все ждут мистера Гарри, брата покойника Он тоже проповедник.

— А где живет этот смиренный служитель Божий?

— В Англии, в Шеффильде, сэр…

— В Англии, значит?