Не горюй!

— Что ты?! Семья — ячейка общества! — Он засеменил к двери, оглянулся: — Она мне спиннинг купила! Со стопором. — И вышел из комнаты.

Борщов постоял, подошел к телевизору. Включил его.

По телевизору передавали урок английского языка. Строгая женщина в очках учила правильно произносить дифтонги.

Борщов выключил телевизор, подошел к окну, посмотрел вниз.

На скамейке сидела старушка в джинсах, на тротуаре стояла круглая как колобок женщина. Возле нее — Колины дети.

Из подъезда выскочил Коля. Увидел жену, остановился. Жена пошла ему навстречу. Замахнулась. Коля съежился. Тут же расцвел — жена, пронеся руку мимо его головы, подхватила его под руку, и они пошли от подъезда Борщова. Коля с женой — впереди, дети — сзади.

А на балконе дома-башни монотонно выжимал штангу парень с обнаженным торсом…

— Слаломисты! Воздух чистый! Снег пушистый! У! Ау! — Сначала из входа в мастерскую ЖЭКа донесся бодрый голос Беликова, потом вышел сам Беликов, за ним — два практиканта, Бубнов и Седин.

Беликов, перестав петь, приветствовал Борщова:

— Здорово, Афоня!

Борщов сидел на скамейке возле грузовика, рядом с водителем.

— При нижней разводке, где пробка может быть, Афоня? — спросил Беликов.

— На вытяжке.

— Ага. — Беликов повернулся к практикантам: — За мной, архаровцы!

Борщов спросил у водителя:

— Слушай, Жиклер, с тобой такое бывало: влюблен вроде в одну, а думаешь о другой?

— А то! Вот я жену свою вроде б люблю, а думаю о Софии Лорен… день и ночь. Не знаешь, кто у нее муж? — Водитель посмотрел на часы. — Ну Воронков, первый раз опаздывает. Под трамвай, что ли, попал?

— Начальство не опаздывает, а задерживается. А ты зачем женился?

Водитель пожал плечами:

— Все женятся, ну и я… Во, пожаловал!

По двору шел к грузовику Воронков.

— Воронков! Рабочая сила… — водитель кивнул на Борщова, — простаивает!

Воронков остановился перед Борщовым — осунувшийся с покрасневшими глазами:

— Борщов, ну как вас таких только земля носит?! А?!

— Чего? — недоуменно спросил Борщов.

Воронков повернулся, полез в кабину. Водитель с Борщовым переглянулись.

— Чего это он? — удивился водитель. — Ты чего, Воронков? С женой поругался?

Воронков кивнул на Борщова:

— Стрелять их надо, стрелять!

— Да что случилось-то?

— Утюгом он ее по голове ударил… — глухо сказал Воронков.

— Кто?

Воронков кивнул на Борщова:

— Друг его, Федул.

— Как?! — растерянно спросил Борщов.

— Так… Денег требовал, она не дала, он и ударил… При смерти она, в больнице… — Воронков заплакал.

Женщина с битком набитыми сетками-авоськами прошла под старыми кленами, обошла сушившееся на веревке белье, вошла в дом.

Стала подниматься по потрескавшимся мраморным ступеням на второй этаж. Остановилась, увидев мерцавшую в полумраке сигарету. Пошла дальше, прошла мимо сидевшего на лестнице Борщова. Оглянулась, подошла к нему. Вгляделась в его лицо.

— Чего? — хмуро спросил Борщов.

— Ну-ка встань!.. Встань, встань!

— Зачем?

— Встань!

Борщов пожал плечами, встал. Женщина повернулась к нему боком, потребовала:

— Сунь руку в карман!

— Еще чего!

— Сунь, кому говорю!

Борщов улыбнулся:

— Ну, если вы настаиваете…

Сунул руку в карман плаща женщины.

— Достань ключ! — приказала она. Борщов достал ключ:

— Так бы сразу и сказали…

— Не вздумай кошелек прихватить! Открой дверь!

Борщов открыл дверь.

— Заходи! — сказала женщина.

— Чего?

Женщина подтолкнула его, и Борщов оказался в коридоре квартиры Кати.

Женщина вошла в квартиру вслед за Борщовым, захлопнула ногой дверь.

— Вы чего? — недоумевал Борщов.

— Иди, иди! — женщина подтолкнула его к дверям комнаты Кати.

Борщов оглядывался:

— Чего вам надо-то?

— Открывай! — женщина кивнула на ключ в руке Борщова. — Вот этим большим!

Борщов посмотрел на нее, понял, что это мать Кати, натянуто улыбнулся:

— А… здрасьте.

— Открывай, открывай… Дормидонт!

Борщов открыл дверь в комнату Кати. Женщина все приказывала:

— Заходи! Ботинки снимай!

Борщов вошел в комнату, разулся.

— Садись!

Борщов сел на стул возле стола. Женщина, повесив авоську, села напротив, помолчав, спросила:

— Значит, говоришь, Дормидонт…

Борщов помолчал.

— Дормидонт, значит… Ну вот что, Борщов Афанасий Николаевич: на работе я твоей была, портрет твой видела… Зачем же ты сюда пожаловал, Борщов? Выпить захотелось? Выпить у нас нет, непьющие… — Она смотрела на разглядывавшего свои носки Борщова. — Или, может, осчастливить нас решил, серьезные намерения имеешь?

— Может, и серьезные… — после паузы ответил Борщов.

Мать Кати встала, прошлась по комнате, подошла к нему:

— Вот что, Борщов, — разговор этот у нас с глазу на глаз. Мы с тобой вроде люди взрослые, Катюшу вовлекать в него не будем, дуреха она еще… И слушай, что я тебе скажу: кроме Кати, у меня никого нет. Растила я ее одна… Как ни трудно было. А вырастила… и вырастила не для того, чтобы она с таким, как ты, всю жизнь мучилась! Не для такого, как ты, я ее растила, Борщов! Ты понял?!

Работник планетария Ронинсон, тяжело дыша, тащит, прижимая к животу, новенький голубой унитаз.

Замер, увидев шагающего навстречу — с опущенной головой, руки в карманах — Борщова. Расплылся в улыбке, радостно крикнул:

— Добрый вечер, товарищ слесарь!