Хлопок входной двери – и вот мы с Митей смотрим друг на друга с одинаковой настороженностью.
– Я только руки вымою, ладно? – говорю.
– Ы-ы.
– На минутку выйду и сразу вернусь.
– Ы-ы!
– Значит, буду трогать тебя грязными.
Митя куксится, намекая, что мои манипуляции ему по барабану. Не договорились.
– Ладно, – вздыхаю я и вытаскиваю его из кроватки. Пахнет он так себе. Очень не очень пахнет. – Тебя хоть иногда здесь моют?
Так что сначала я привожу его в порядок и только потом отправляюсь на поиски пропитания. Банка сухой смеси – это, видимо, оно и есть. Нужно вскипятить чайник.
– Газом у вас воняет. Или кажется?
Я все-таки разжигаю эту чертову горелку на плите, которая выглядит так, словно в нее прямым попаданием ударил снаряд, и спустя пятнадцать минут добываю кипяток. Этого времени как раз хватает, чтобы слегка отмыть найденную в коляске бутылочку с соской от коричневой субстанции, которая была в ней раньше.
Час давно прошел. И еще один. Когда мы с чистым и румяным Митей заканчиваем говорить о политике и переходим к новостям культуры, в прихожей щелкает замок. Но это не Стефа. Мой незадачливый герой-любовник, похоже, решил, что попал не туда, а если и туда, то нужно срочно убираться обратно.
– А вот и дядя Илья, – тяну я сладенько. – Но мы же не будем его убивать? Или все-таки будем?
– Пусть скажет последнее слово! – как бы пищит моим же голосом Митя. – Суд выслушает его и вынесет приговор!
– И что это было? – обращаюсь я к Илье как обычно. Судя по выражению его лица, наши с Митей тирады не затронули в его семантическом поле ни единого знакомого смысла. Стоит, ресницами хлопает.
– А чего?
– Ладно, – говорю, – разувайся, заходи. Сестре своей позвонить можешь? Сказала, на часок – и нет ее.
– Забей, она может до завтра затусить.
– А как же…
Он как-то подозрительно не волнуется и тащит из холодильника бутылку пива. По правде говоря, это единственное, что там есть.
– Забей.
План похищения Мити приобретает в моей голове все более отчетливые очертания, но думать о племяннике пока рано. Мне позарез нужно, чтобы это двуличное трепло поработало на благо меня и моих будущих слов.
– Расскажи про эту вашу «магию». Как она работает?
Илья давится пивом, надсадно кашляет и мотает головой, похлопывая себя кулаком по впалой груди. Сипит:
– Хрен ее знает. – И снова пьет, чтобы протолкнуть застрявшее.
– Вы ложитесь на рельсы в определенном месте, верно? Разве не бывало такого, чтобы загаданное не сбылось?
– Да всегда сбывается. – От кашля у него начинают течь сопли, и теперь он то и дело утирает нос рукавом свитера. – Только, короче, нельзя загадывать чью-то смерть, иначе сам умрешь.
Кем писаны эти правила, без подсказок ясно. Чувствуется рука мастера.
– Умрешь, как Катя?
– Че за Катя?
– Катя, которой Джон отдал парик, а этот парик нашли потом на болоте, в рюкзаке, рядом с трупом ее отца.
– Джон не убивал, реально тебе говорю! – Я посматриваю на притихшего Митю: пригрелся и дрыхнет, несмотря на крики своего дядюшки. Прикладываю палец к губам, чтобы говорил потише, и Илья старается, но надолго его не хватает. Только на первую фразу: – Джон не убивал. – А дальше опять во всю глотку: – Он хотел отобрать парик, зассал, короче, что его к Катьке приплетут, потому что ее батя нашел парик в кустах рядом с ее трупом раньше ментов и пошел разбираться, что это за хуйня вообще, короче. Не въехал и начал Джону угрожать, что у него есть улика. Джон его вызвал на встречу, тот на него матом про какое-то изнасилование и убийство, короче, и у него натурально припадок начался, Джон – на велик и свалил, чтобы еще одну мокруху на него не повесили.
– Подожди. – Это самая длинная речь, какую я от него слышала, и теперь с непривычки приходится стараться, чтобы отделить зерна от плевел, то есть смысл от «короче», и хотя бы приблизительно выстроить логику. Катин отец нашел рядом с тем местом, где она погибла, парик и обвинил Джона сначала в изнасиловании, а потом и в убийстве дочери. Они встретились, Джон надеялся вернуть парик, но испугался и уехал, когда Катиному отцу стало плохо. Кажется, все верно. – Но откуда тогда Катин папа узнал, что Джон имеет отношение к этому парику?
– Он просто всем в рожу его тыкал и спрашивал, вот ему и сказали, что это бабки Джона парик: она в нем ходила, пока от рака не умерла.
Да ты и впрямь сокровище. Бесценный кадр. Страшно представить, сколько подобного хлама хранится в твоей голове.
– В общем, никакой магии…
– Че? – вскидывается Илья. От звука его голоса у меня начинают ныть зубы.
– Потише, ребенок спит. Напомни, – говорю, – где это ваше… место силы?
Молчит. То ли нарочно, то ли не расслышал вопроса.
– Где бывшее капище?
– Спроси у Джона.
Я ухожу, чтобы засунуть сопящего Митю в комбинезон. Застегиваю молнии и шиплю от злости. Тварь подкаблучная! Митя хнычет сквозь сон, и я прижимаю его к себе, одновременно пытаясь обуться. Какая же тварь.
Коляска стоит на прежнем месте. С Ильей я не прощаюсь.
Тетушка кричит, но у нее получается делать это шепотом:
– Он не кукла! Нельзя просто взять его и унести! Это воровство! Ты украла ребенка!