Не говори маме

Мы с Мартом сидим перед компом в его комнате, у нас одна банка пива на двоих, и мы прикладываемся к ней по очереди, а на экране двое ребят волокут девушку, которая не может ходить, на рельсы и смеются. «Другой поезд!» – кричит она. «Нет, этот!» И кладут ее так же, как лежу сейчас я. Что это было? Откуда это? «Ученик»? Нет, что-то другое, но тоже про школу. И тоже с ребятами из «Седьмой студии». С Никитой Кукушкиным[22] и Филиппом Авдеевым. Точно, «Класс коррекции»![23]

– Ты как? Ты зачем? Что это сейчас было?

– Я… – Ноги меня совсем не держат, и футболка, которую я надела под свитер, промокла насквозь. Из-за этого холодно. – Вот же дура… Я дура, Маш.

Девушка, которая не могла ходить, поднимается с путей, делает несколько шагов вслед ушедшей электричке и падает. Авдеев подхватывает ее. Они целуются.

– Это уж точно.

– Мне нужно найти один фильм. Интересно, Джон его видел?

– Майя! – Она щелкает перед моим лицом пальцами. – Какой фильм? Какой Джон? Мы в больницу собирались!

– Да, в больницу…

Я хватаюсь за нее, и мы идем прочь. Внутри меня в замешательстве покачиваются весы, на одной чаше которых то, что Джон, возможно, дернул идею своей «магии» из не самого известного, хоть и крутого кино, на другой – Илья, все еще не вылетевший из колледжа, и вера в чудо.

Спустя десяток наших медленных шагов у Маши звонит телефон. Она отвечает, в трубке слышен взволнованный девчачий голос. С ее лица снова сходит краска. Она прячет телефон в карман куртки, прижимает к груди апельсины и смотрит на меня не моргая. А потом говорит:

– Бежим!

* * *

Да, Вика не сможет мне помочь – но не потому, что я уеду, а она останется в Красном Коммунаре.

Маша подбегает к краю платформы, смотрит вниз и возвращается с перекошенным лицом, зажимая ладонью рот. От попыток сдержать рвоту по ее щекам текут слезы. Людей много, но туда никто не смотрит.

– Не ходи, – сипит она. – Там Вика.

К нам приближается девушка – видимо, та самая, что звонила. Молча по очереди нас обнимает. На экране ее смартфона – открытое приложение ВК, она показывает что-то Маше, держа палец на нужных строчках. Я не лезу – может, личное, – но Маша, прочитав, передает смартфон мне: «Прощайте. Я ухожу. Мне не нужна магия, чтобы изменить будущее и даже настоящее».

Это я. Это мои слова. Но я не… Я не об этом говорила, Вик!

Затылок упирается в стену. Того самого вокзала, к которому я приехала два месяца назад и из дверей которого мне навстречу выбежала тетя Поля, но не потому, что заждалась и рада видеть, а потому, что на работу опаздывала.

Сейчас они тоже распахиваются и выпускают женщину в расстегнутом пуховике: она тоже бежит – с раскинутыми в стороны руками, я вижу ее со спины – бежит так, словно в эту самую спину ее ружьем толкают, испорченные химической завивкой редкие волосы торчат дыбом. Она кричит: «А-А-А!» Возле самого края ее хватают и держат, пытаются не пустить, а она все кричит: «А-А-А!», и «Что ты наделала?!», и снова «А-А-А!» Маша и ее одногруппница плачут в сторонке. Я сползаю по стене и вдруг упираюсь взглядом в новенькую ярко-красную куртку – сперва она кровавым пятном маячит на периферии зрения, но на нее невозможно не обернуться. Куртка мне незнакома. Зато тот, кто в ней…

– Что ты делаешь?

Я не понимаю, как оказываюсь на ногах, и не помню, что было между стеной и этой курткой, просто в следующее мгновение куртка уже скрипит в моих стиснутых пальцах и я трясу его, трясу изо всех сил и ору громче Викиной мамы:

– Что ты делаешь? Что? Это же люди! Живые люди!!!

Все, кто до этого молча курил, или плакал, или шептался, смотрят теперь на нас – на меня и Джона. Я узнаю их лица: здесь много наших, из группы, и тех, кого я видела в колледже. Есть пассажиры поезда Москва – Волгоград. Есть мы. И еще долговязый мужик в черной одежде и с поднятым капюшоном стоит на краю и пристально смотрит на рельсы.

– Отойди от меня, психичка! – во весь голос возмущается Джон. – Иди отсюда. Кто-нибудь, уберите ее!

Но я вижу, что ему плевать. Он смеется надо мной одними глазами и уголками губ. И отбивается, как от мелкой шавки, тоже забавы ради.

– Крутой у тебя подкаст, Жданова, – шипит он мне на ухо, больно схватив за локоть. – Поздравляю.

Наверняка читает тот самый канал с двумя лямами подписоты. Вот она, моя новая аудитория. Но это уже неважно.

– Ты убийца.

– Ой! – делано восклицает он для всех. – Вот кто бы говорил! – И только я слышу: «А ты докажи».

– Пойдем отсюда. – Это Маша. Она стискивает мою ладонь. – Всем и так все ясно.

– Ну и что тебе там ясно, Страхова? – не перестает кривляться Джон.