На следующее утро, пока мать валялась перед телевизором, Тори пробралась в сарай в попытке отыскать следы Рона. Первым делом ей бросилась в глаза куча его вещей, включая белье, сваленная поверх старого морозильника, и окровавленные бинты, которыми мать обматывала ему ноги после того, как заставляла окунать их в кипяток с отбеливателем. Пятна крови потемнели, стали коричневыми, но Тори все равно поняла, откуда они.
Она постояла над вещами с минуту, пытаясь осознать, что видит перед собой. Ей хотелось запечатлеть в памяти каждую из них на случай, если мать решит избавиться от улик. Еще не зная, зачем они могут ей понадобиться, Тори взяла несколько окровавленных лоскутов и спрятала в курятнике.
Дальше она обыскала дом. К тому времени у Рона почти не осталось личных вещей – пара книг да скудное содержимое одного выдвижного ящика в комоде для одежды, – но все они пропали. Она хотела найти джинсы, которые стали ему велики и хранились с тех пор в шкафу у ее сестры. Но и их на месте не оказалось.
Тори пошла к яме, где сжигали мусор. Родители странно себя вели, и требования матери держаться оттуда подальше наводили на подозрение. Даже в пересказе Сэми история о смерти Кэти произвела на Тори глубокое впечатление, хоть она и была тогда совсем малышкой.
Тори требовались доказательства. Что-то, что заставит полицию поверить, что ее родители убили Рона и каким-то образом избавились от тела.
Возможно, так же, как некогда от Кэти.
Быстро и незаметно она наклонилась над ямой и приподняла ветки, которыми отец ее завалил. Земля под ними была гладкая.
С колотящимся сердцем Тори зачерпнула пригоршню пепла и поспешила обратно в курятник. Она предполагала, что родители избавились от трупа Рона так же, как, по словам сестер, от Кэти. Руки у нее тряслись, но девочка не плакала. Тори знала: она делает то, что должна.
Ее мать необходимо остановить.
Когда она вернулась домой, там ничего не изменилось. Мать по-прежнему сидела на диване. Занималась своими делами – то есть не делала ничего. Тори поднялась наверх.
На самом деле Шелли и правда была занята. Она писала на открытке для банка новый адрес, по которому якобы теперь находился Рон, а адрес на Монахон-Лэндинг указывала как недействующий. Улицу она не назвала, но написала город, который выбрала для Рона. Не Уинлок и не Уинторп, и не другие далекие края.
Шелли указала Такому.
Глава семьдесят восьмая
Реймонд остался в миллионе миль позади. По крайней мере, так ей казалось. Никки не хотела оглядываться в прошлое. Она была замужем. Строила семью, несмотря на то, что мать и отец сотворили с ней. Как расскажешь кому-то, что ее заставляли валяться в грязи? Или с какой жестокостью ее мать обращалась с Кэти?
И с Шейном.
6 августа 2003 года Никки и Сэми сели в машину и поехали в округ Пасифик – рассказать шерифу все, что знали. Они боялись и нервничали сильнее, чем когда-либо в своей жизни. Всю дорогу перебирали разные «а что если» и потом надолго замолкали. И плакали. То, что происходило сейчас, было очень серьезно. В первую очередь потому, что это давно следовало сделать, а еще потому, что со спасением Рона они, судя по всему, безнадежно опоздали. Никки уже пыталась поставить в известность заместителя шерифа Джима Бергстрома. Но тот первый раз ни к чему не привел. Никакого результата.
Жители города прозвали ее Шелли-психопатка.
Все знали, что Кэти Лорено в последний раз видели именно в ее компании. И что Рон пытался позвонить 911, когда Мак, ветеран Второй мировой, якобы выпал из инвалидного кресла, сделав Шелли наследницей всего своего имущества.
Со слезами и долгими паузами, в которые они пытались набраться мужества, сестры Нотек изложили свою историю – ту, которую уже рассказывала Никки. Но на этот раз к ним отнеслись по-другому. В комнату для допросов офиса шерифа пришли люди из прокуратуры и службы исполнения наказаний. Заместитель шерифа Бергстром и следователи записывали все, что говорили сестры. Это было для них очень тяжело и болезненно. Никки и Сэми поступили так из двух соображений: ради освобождения своей младшей сестры и для того, чтобы привлечь родителей к ответу за все, что они натворили.
– Если Рон мертв, – заявила Никки заместителю шерифа срывающимся голосом, глядя прямо ему в глаза, – то знайте, что вы могли этому помешать.
Бергстром ничего не ответил, и Никки на тот момент это устроило, в любом случае его слова уже ничего не могли изменить.