Не говори никому. Реальная история сестер, выросших с матерью-убийцей

Но как бы они ни осуждали Шелли между собой, ни один не решался уличить ее во лжи. Они делали все, что Шелли им велела. И оба знали почему. Им надо было выживать. Пойди они наперекор матери, та опять вываляла бы их в грязи или избила электрическим проводом. Или придумала бы что-нибудь похуже. Страх перед неизвестностью заставлял их подчиняться.

– Да, мы делаем то, что она нам говорит, но мы ей не верим, – сказал Шейн. – Она на нас страшно разозлится, если поймет, что мы не верим ей.

Кэти сделала что-то, сильно разозлившее Шелли, – хотя Никки не помнит, что именно, как большинство детей не помнят, что натворили, чтобы заслужить наказание, – и Шелли уперлась ногой ей в поясницу и столкнула ее с лестницы. Кэти лежала внизу, а Шелли сверху кляла ее за глупость и неповоротливость. Дети давно уже научились ничего в подобных случаях не говорить, потому что тогда мать переключилась бы на них, и с еще большей яростью.

Шелли начала отнимать у Кэти ее вещи – та «плохо себя вела и должна была обходиться меньшим». Это означало, что Кэти постепенно лишалась всего, что привезла с собой в Лаудербек-Хаус. Шелли конфисковала сначала ее фотографии, диски с кантри-музыкой и принадлежности для вязания. Потом отобрала бо́льшую часть одежды, оставив лишь одни трусики, лифчик и халат.

Через пару дней халат пропал тоже.

А следом за ним – белье. Кэти исполняла свои обязанности по дому голой. Она должна была просить позволения сходить в туалет. Не могла мыться без разрешения Шелли. В конце концов ее мытье свелось к тому, что она поливалась за домом из шланга.

Смотреть, как Кэти, обнаженная, занимается домашними делами и не обращать на это внимания, было нормально для Нотеков. Дети сидели перед телевизором, а Кэти исполняла приказания Шелли. Они не отрывали глаз от экрана и ничего не говорили.

Иногда мать запирала Кэти в шкафу в качестве наказания за какие-то неведомые прегрешения. Сэми слышала, как Шелли шепчет в щелку слова утешения, обращаясь к Кэти, сидевшей внутри.

– С тобой все будет в порядке, – говорила она.

Кэти в ответ бормотала что-то неразборчивое.

– Тебя никто не обидит, Кэти. Я никому не позволю тебя обижать. Я тебя люблю. Я позабочусь о тебе.

Сэми убежала, не в силах осознать, как удается ее матери так издеваться над Кэти и в то же время внушать ей, что она ее оберегает.

Шелли поступала так с ними всеми. Но то, что теперь она сосредоточилась на Кэти, стало для Сэми в каком-то смысле облегчением. Она радовалась, что теперь мать наказывает Кэти, а не ее брата и сестер. Была признательна Кэти за то, что та не уходит. Если бы она ушла, Сэми знала, они снова стали бы для матери главной мишенью.

Сэми считала Кэти сильной женщиной. Она была крупнее, чем их мать. И она была умной.

«Я видела, что она взрослая. Она водила машину. Шелли не была ей матерью, а она не была ребенком. Она могла бы уехать, если бы захотела, – размышляла Сэми годы спустя. – Конечно, я понимала не все. Я была еще маленькая. Но все равно, глядя на нее, думала: «Да что с тобой такое? Тебе надо уносить отсюда ноги!»

Никки чувствовала то же самое.

– С ней что-то не то, – сказала она однажды Шейну. – Она ведь могла бы просто уехать.

И тем не менее «во время этой эпопеи с Кэти, – вспоминала Никки, – я не особо переживала за нее. Скорее, радовалась, что обо мне на время забыли».

Перерыв в домашнем насилии, которому подвергались дети Нотек, достался им дорогой ценой. Они жили в мире, где, спасаясь от матери, наблюдали за такими зрелищами, которые будут преследовать их всю оставшуюся жизнь.

Шелли была неутомима и временами привлекала детей к исполнению наказаний, которые выдумывала для Кэти. Никки и Сэми по настоянию матери должны были щелкать ее резинками, когда она занималась домашней работой. Кэти сильно ослабела, и Шелли считала, что она работает недостаточно быстро.

– Подгоняйте ее! – кричала Шелли девочкам со второго этажа.

Сэми, трясясь от страха, не решалась игнорировать распоряжения матери и делала, что ей сказали.

Но в основном разбираться с Кэти приходилось Шейну.

Когда Шелли говорила ему ударить ее или пнуть ногой, он бил и пинал. Ему это не нравилось, но он выполнял приказания, потому что знал – в противном случае Шелли возьмется за него. Если он не делал того, что она говорила, его вываливали в грязи, голым прикручивали скотчем к батарее или заставляли спать на цементном полу без одеяла и без одежды. Шейн слушался Шелли еще и по другой причине. Пускай он ненавидел ее за то, как она с ним обращалась и что вытворяла с другими членами семьи, тетя Шелли была для него единственным подобием матери.

Он хотел угодить Шелли, не дать ей разозлиться. Делал, что она велела.

«Кэти боялась Шейна, – вспоминала Сэми. – Она считала его своим мучителем, хоть он и действовал по маминой указке. Он ее бил. Пинал ногами. Делал все, что мама ему приказывала».

Шелли заходила с разных сторон.

Один раз, когда Кэти бежала вверх по лестнице в попытке ускользнуть от Шейна, Шелли выскочила ей навстречу и схватила в объятия, словно пытаясь защитить. Притворилась ее спасителем, а не мучительницей.