Не говорите Альфреду

– Обаятельны?

– Да. Им приходится экспортировать этих бычков, чтобы жить. У них нет промышленности.

– Я их ненавижу и презираю.

– Дорогая, не надо так расстраиваться.

– Эти маленькие существа явились в мир, чтобы мы о них заботились. Мы за них в ответе. А как мы к ним относимся? Знаете, ведь они не спят, коровы, у них нет ни минуты покоя. Их отрада – жевать жвачку… никто толком не кормит их во время путешествия… недостаточно воды… четырнадцать часов в поезде после судна, без воды, в такую погоду. А когда они попадают, ну, вы знаете, в это отвратительное место, разве кто-нибудь дает им там воды?

Подобные ситуации тревожили меня всю жизнь. Поскольку я презирала себя за отсутствие силы характера, чтобы делать нечто большее, чем порой отдавать фунт в пользу Королевского общества защиты животных, то старалась в остальное время выкидывать такие мысли из головы.

– Иди поужинай, дорогая.

– Нет, не могу, – ответила Норти, когда официант поставил перед ней тарелку с бульоном. – Ничего приготовленного из мяса – я не стану их эксплуатировать… никогда больше.

– Но если никто не будет есть мяса, все племя коров, овец и свиней перестанет существовать, – заметил Альфред. – Они живут своей маленькой счастливой жизнью, и смерть всегда неприятна, даже если она не ради нас. Это цена, которую все мы должны платить.

– Да, смерть, но не мучения. Это уж чересчур. Фанни, обещай же, что у тебя никогда не будет здесь жестокой еды.

– Что значит «жестокая еда»?

– Ну, например, лобстеры и ирландские лошади и фуа-гра. Один француз на пароходе сообщил мне, что делают с гусями, чтобы получился печеночный паштет.

– Глупо и неправильно с его стороны.

– Он рассказал мне для того, чтобы я меньше переживала из-за бычков.

– Это путешествие было трудным. Постарайся забыть о нем.

– Но если люди станут забывать о подобном, так будет продолжаться и дальше. Ладно, наверное, я вам докучаю.

– Ты нам не докучаешь, – возразил Альфред, тепло глядя на нее, – но нам не нравится видеть тебя расстроенной.

– Но вы же понимаете, почему я расстраиваюсь, правда? На этом пароходе мы плыли все вместе… и я ходила с ними поговорить, они были такие грустные и хорошие, бедняжки… и вот я приехала в этот красивый дом, и вы, пока они… – Норти доедала сырное суфле, явно очень голодная. – Капитан «Эсмеральды», – продолжила она с набитым ртом, – весьма неприятный тип. Он ужасно относился к бычкам, и он хотел… понимаете… меня обнять. Но тот милый француз, что находился там, спас меня.

– А на борту были еще какие-нибудь женщины?

– Только я.

– А этот француз – он сам не хотел тебя обнять?

– Месье Круа? Может, ему бы и хотелось, но он мне такого не предлагал. Он действительно добрый. Как и начальник станции. Когда мы прибыли на берег, я стала искать свой билет и – quelle horrible[42] сюрприз! – его не было. Месье Круа беден, понимаете, он не мог мне купить новый, он мог только нести мой багаж, чтобы не брать носильщиков. Так вот, начальник станции одолжил мне денег на билет. Нельзя ли нам сразу же вернуть ему деньги, сэр Альфред, – о, вы добрый, можно мне называть вас просто Альфред? Он знает о нас, потому что у леди Леон никогда не бывает билета, и денег, и паспорта – лишь корзинка, как он сказал. Отпетая леди Леон. А почему она отпетая?

– Это просто означает «отчаянная леди Леон», – произнес Альфред фальцетом. – Как твой французский, Норти?

– Весьма приличный. Месье Круа – педагог, он меня обучал.

– А ты разве не учила его в школе? – Ответом на это были смущенно надутые губки. – Ты ведь ходила в школу, я полагаю?

– Да. Только я там не задержалась.

– Почему?

– Это было слишком кошмарно.

– Знаешь, тебе придется быстро учиться, а не то Фанни будет от тебя мало пользы.

– Да, я об этом думала. Так месье Круа будет приходить сюда и продолжать мое обучение.

Позднее Альфред сказал мне:

– Твоя кузина Луиза – дура. Только представь: позволить этому ребенку путешествовать одной на грузовом судне и отправить ее в школу, где та была столь несчастна, что пришлось бросить учебу. Не выношу таких людей, как Луиза. Эта маленькая бедняжка, похоже, совершенно запущена.

Беспощадный к своим ровесникам, Альфред имел безграничную терпимость к молодым. По правде сказать, порой мне казалось, что он слишком уж на их стороне – и они его попросту дурачат. Было понятно, что Норти начнет вить из Альфреда веревки.

Вскоре пришел Филип. Наверное, ему стало жаль нас, вдвоем, как он полагал, переживающих по поводу недавней вечеринки. Увидев Норти, он произнес:

– Не говорите мне, я хочу сам догадаться. Вероятно, это молодая леди, которая облегчит нашу жизнь? То есть Норти. Как поживаете? Как путешествие на грузовом судне?

Мы с Альфредом одновременно заговорили, чтобы сменить тему. Норти издала грустный тоненький звук, словно котенок, но продолжила есть. Пища и вид Филипа (главным образом, пожалуй, последнее; она смотрела на него так, будто прежде не видела ни одного молодого человека), похоже, ослабили ее печаль.