И тогда как будто поднялись тяжелые каменные плиты, и из подвалов его памяти хлынул наружу весь забытый и некогда уничтоженный мир.
На заре 21 июля 1944 года обер-лейтенант граф Клаус фон Герренталь ворвался, как порыв ветра, в комнату своего друга Линстофа, который крепко спал. Фон Герренталь принялся неистово трясти его за плечо и, когда тот наконец открыл глаза, отрывисто произнес:
— Дело провалилось. Свинья еще жива. Бомба просто оцарапала его. Я только что слушал радио.
— Что произошло в Берлине?
— Витцлебен и Бек арестованы, так же, как Штауфенберг. Все рухнуло. Нас причисляют к заговорщикам. Сначала нас разжалуют, затем арестуют и, вероятно, расстреляют… или повесят. Гестапо обожает виселицы. Либо…
— Что либо?
— Либо мы попытаемся скрыться. Слушай, я знаю выход. Прежде чем прибыть сюда, я принял меры во Франции. Доверься мне. Нам надо пробраться в Роше-Гийон. Это в шестидесяти километрах от Парижа, там находится КП группы армий Б. Если мы туда попадем, мы спасены.
— Как нам это может удасться? Ведь сразу поднимут тревогу. Полиция начнет прочесывать дороги. И потом ведь надо перейти границу, как быть с проверкой документов?
— Ты тысячу раз прав, — сказал Герренталь. — Мы пересечем границу на поезде в составе полка.
— Какого полка?
— Слушай, в Тюттлингене, в двадцати километрах отсюда, стоит полк, который сегодня вечером отправляется на фронт в Нормандию. У меня там есть два надежных друга среди офицеров. Мы отправимся с ними. Затеряемся среди военных, нас никто и не заметит.
— Великолепная идея, но кто тебе сказал, что твои друзья согласятся играть в эту игру? Они очень рискуют.
— Конечно, но они на стороне антигитлеровской коалиции. Я должен повидать их сегодня же, чтобы сообщить о нашем плане.
— А твоя жена? Как же ты ее оставишь, ведь ты говорил, что она беременна?
— Узнаешь ее, — ответил Герренталь, — тогда поймешь, почему я уезжаю без сожаления.
Час спустя двое мужчин спустились в громадный зал на первом этаже. Сквозь высокие окна виднелся огромный старинный одичавший парк. В глубине зала стоял рояль, на стене слева от двери висела галерея семейных портретов. Один из них был перевернут головой вниз.
— Кто это? — спросил Линстоф, щурясь.
Это один из моих предков, корнет Карл, он служил в армии Наполеона. Моя жена презирает его и считает предателем. Вот она и повесила его за ноги — одна из ее безумных странностей.
— Клаус, я могу сейчас воспользоваться твоим телефоном, чтобы позвонить в Берлин? Как ты думаешь, это безопасно?
— Да, думаю, не будет большого риска. Наша линия обычно не прослушивается. А теперь помолчи, вот моя жена.
Брунгильда фон Герренталь спускалась по лестнице поистине с царственной осанкой. Линстоф внимательно смотрел на нее. Она была блондинкой, длинные волосы падали ей на плечи, точеное лицо было очень красиво, несмотря на темные и жесткие глаза, которые придавали ему злое выражение. Морщины уже испещрили лоб, и Линстоф вспомнил, как говорили, что она гораздо старше своего мужа. На ней было длинное коричневое платье с перламутровыми пуговицами.
— Дорогая Хильда, — сказал, Герренталь игривым тоном, — я хочу представить тебе моего давнего друга капитана фон Линстофа. Он прибыл вчера очень поздно вечером из Троссингена. Сегодня вечером мы уезжаем.
— И ты тоже? Я считаю, что ты должен оставаться здесь как можно дольше!
— Да, но капитан фон Линстоф привез пренеприятные новости. Все привилегии офицеров высшего штаба ликвидированы. Мне надо ехать в Париж. Ситуация на фронте становится крайне сложной.
— Что ж! Тогда я должна смириться со стратегической необходимостью. Правда, не думаю, что положение настолько серьезное. Наши доблестные дивизии не будут медлить и сбросят врага в море. Кстати, знаете ли вы, что вчера был раскрыт заговор против фюрера? К счастью, его лишь слегка ранило. Предатели арестованы. Это были офицеры вермахта, — она внимательно посмотрела на Линстофа, который слегка смутился и опустил глаза, и продолжала:
— Глупые тщеславные офицеры без стыда и совести, истинные предатели! Подлый удар в спину, как в 1918 году. Я уверена, что их пригвоздят к позорному столбу.
Втроем они позавтракали синтетическим пюре, маисовым хлебом и маргарином. В течение всей трапезы Брунгильда продолжала обсуждать военные темы: по ее мнению, вермахт не должен был медлить с переходом в наступление. Линстоф высказал некоторые сомнения по этому поводу. Она пронзила его взглядом и сказала, что не сомневается в победе германского народа.
Линстоф подумал, что ему редко приходилось видеть пару, так мало подходившую друг другу. У Клауса было хорошее волевое лицо, в нем было что-то, вызывающее симпатию. Его жена же, несмотря на бесспорную красоту, производила неприятное впечатление. Например, ее тонкие губы выдавали сухой и злобный характер. Линстоф знал Клауса фон Герренталя еще по университету в Тюбингене.