Не говорите с луной

Вход в дом был открыт. Из него, едва заметно обдувая кожу лица, наружу выливался тёплый воздух, наполненный острым запахом свежего дерьма. Осмотрев двор, в котором также стояли два навьюченных осла, неторопливо что–то поедая из привязанных прямо к мордам сумок, Александр зашёл в помещение, инстинктивно прикрывая нос рукой. Воняло очень сильно. Всё было перевёрнуто вверх дном. Какие–то рядна, ящики, битая и раскиданная посуда, утварь вперемежку с одеждой — всё было под ногами, перепачканное мокрой глиной, грязью с улицы. Жилище изнутри было похоже на обываловку бомжей, которую однажды Александру пришлось увидеть в «перестроечный» период истории когда–то огромной державы. Только тогда воняло не так резко.

Он собирался пройти в другую комнату, когда вынужден был остановиться и схватиться рукой за гранату, закреплённую на петле разгрузочного жилета. Его остановил смачный в тишине щелчок предохранителя. Фонарь потух раньше.

— Кто там? — прозвучал голос из этой комнаты. — Седой, ты? Вали

нахрен отсюда! Я ещё не высрался. Александр узнал говорившего. Это был старшина Сотка. Молчать нельзя было, иначе можно было услышать последний звук

в своей жизни — глухой стук упавшей гранаты.

— Старший лейтенант Левченко, — сказал Александр, на всякий случай отойдя от стены, примыкающей к проходу. Автоматная очередь пробила бы её навылет.

— Чего тебе надо, старлей?

— Собираю всех. Пора идти, старшина. Что ты там делаешь?

— А ты не слышишь? Сру я тут, мля. — Солдат ехидно засмеялся.

— Почему в доме?

— А тебе какое дело, старлей? Сру где хочу, и тем, что ел. Или ты хочешь, чтобы я морозил свой зад на этом ветре? Геморрой ты мне лечить будешь?

— Я вхожу, Сотка, — предупредил Александр, с облегчением вздыхая, когда ещё раз прозвучал щелчок предохранителя.

— Входи, — снова усмехнулся солдат. — Присаживайся рядом. Подумаем. Здесь и бумаги валом, чтобы говно в заду не липло, когда будем назад топать.

Включив фонарь, Александр вошёл. В луче света, посреди заваленной различным хламом комнаты, стянув штаны и опираясь на автомат, сидел старшина, разминая в руке какой–то обрывок бумаги. Офицер не раз видел, как люди справляют нужду, но то, что он увидел, никак не укладывалось в его сознании. Один человек сидел и гадил в жилище другого человека… В это было просто невозможно поверить!

— Сотка, ты вообще рехнулся?!

— Ты чего, старлей? Первый раз замужем? — ответил солдат. — Этим барбекам надо срать при любом удобном случае. Они нам, мы им. Да, убери ты этот фонарь, нах..! — скривился Сотка, прикрывая лицо от света бумажкой, исписанной какой–то густой арабской вязью, разукрашенной какими–то рисованными растениями, орнаментом. — Весь кайф ломаешь!..

Резкий, тяжёлый на весь вес справедливого негодования, удар берцем в лицо, опрокинул Сотку на спину. Солдат попытался или что–то сказать, или крикнуть, то вместо этого в его горле что–то заклокотало. Не давая ему опомниться, прийти в себя, Александр подскочил к нему, и ещё дважды, сильно и молча, опустил каблук нового ботинка прямо на разинутый рот человека. В дёргающем луче фонаря лицо Сотки разорвалось, оплыло кровью и осколками зубов. Этих ударов оказалось мало. Громила был крепок. Он перевернулся на бок и встал на четвереньки, сжимая в руках оружие, которое так и не выпустил. Автомат был уже снят с предохранителя. Дальше время для Александра замедлилось, загустело в каждом своём мгновении, застревая на каждой доле секунды, словно в последний раз смакуя жалкие остатки жизни. Он успел ударить по стволу, отвести его в сторону, когда длинная, оглушающая, с длинными рваными вспышками очередь, стала крошить жалкую мебель, выбивать твёрдые куски глины из стены, наполняя комнату грохотом, пылью и сладким пороховым запахом, отчасти забившим зловоние. Широкий, с размаха удар ногой снова пришёлся в лицо Сотке. Он дёрнулся, отпустил курок, повалился на локти, отставив волосатый белый зад со спущенными штанами. Размахнувшись автоматом, Александр обрушил приклад на шею солдату. Что–то в последний момент его заставило ослабить замах, и удар вышел незвучным, мягким, но его было достаточно, чтобы Сотка ничком повалился на пол, животом в собственное дерьмо, на свои безвольно подломленные руки. Наклонившись над бесчувственным человеком, офицер подобрал автомат и забрал из разгрузки тяжёлый автоматический американский «кольт», пистолет. Наверняка, у солдата было припрятано ещё оружие, но ворочать огромное тело по полу, постоянно рискуя испачкаться испражнениями, не хотелось. Были ещё и гранаты. Но странное, мягкое безразличие ко всему, что должно было произойти потом, неожиданно охватило Александра. Подступила тошнота.

На выходе из дома его резко окликнули.

— Стоять, падла! Бросай оружие! Руки вверх!

Он знал, что там, где–то в темноте, в силуэт его фигуры сейчас нацелены несколько стволов. Выключив фонарь и бросив автомат Сотки подальше от себя, он сказал: