Не грусти, гад ползучий

Воздух сухо треснул и расстегнулся, как нейлоновая куртка. Внутри, в распахнувшейся глуби дымилась смогом земля. Усеянная холодными футлярами жилья, офисов, транспорта, пульсировала она под пленкой сероватого плотного газа.

Суть мягко прошла сквозь все это. Словно камень сквозь массу воды. И погрузилась в одежду тела, размякшего в постели. Тело напряглось. Подергалось. Стало выходить из сна. Ладонь под небритой щекой сжалась в кулак. Ноги спустились с тахты. Тело вяло поднялось. Двинулось в проем бетонной перегородки. Прошло по переходу в другой проем. Тоненько забулькала вода. Запахло аммиаком. Бухнула канонада кашля. Человек стряхнул остатки сна, поежился, потоптался босиком на холодном кафеле уборной, и пошел искать домашние тапочки. Чертыхнулся, нащупал ступней смятый задник потрепанной обуви. Душу жестко сжала привычная лапа злости, неприязни ко всему вокруг. Захотелось напиться.

По ночам наша суть, наши души летают

в бесконечном пространстве,

где космический свет,

и где нету дождя...  -

послышалось ему в слабом потрескиванье оконной рамы. Цветы на подоконнике качнулись от сквозняка. В зыбком мареве окна проплыл храм, похожий на огромную речную ракушку.

Это была реальность.

Между трамвайной линией и сигаретным киоском продавец цветов рисовал на асфальте акварельными мелками большое розовое тело женщины, его размывал дождь, и от этого оно зазывно блестело...

Из-за поворота вынырнула церковка — в слабом золотистом сиянии, подкошенная ветром, стремительная словно "Летучий Голландец" - да очень напоминала и по форме - она быстро настигла храм, прошла внутрь сквозь левый портал, вышла через купол наружу и вонзилась в смоговую высь, раскачивая сломанным крестом... Многорукая герань на окне повернула ладони к летучей церквушке, к отломившемуся кресту. Мужчина крякнул и поднял банку с водой для полива. Вода засеребрилась как в купели. "Чистая жидкость, без хлорки", удивился он и понюхал банку. Пахло средневековым дождем. "Многого не замечаем в суете, вот ведь... " — подумал, всматриваясь в окно. "Впрочем, пора идти", — глянул на часы. Стрелки оторвались от циферблата и прыгали, как кузнечики в поле. "Значит, не пора", — сказал он себе и потянулся за пивом.

... Полить цветы сперва, а потом и за пиво? Или нет... Что ж, раз уж люди - существа с разумом детей и психикой сумасшедших и им нельзя показывать правду, нужна иллюзорность, стройная ложь, иногда - назидательная, и раз уж...

... Вторгаются не свои фразы в ход мыслей, и от этого все путается, и непонятно, что же сначала все-таки, пиво или цветы?.. И приведет их к гибели нелепая мелочность и жадность, никчемная суетливость сгубит, беспорядок в поступках и мыслях, сгинут они, несчастные, от собственной бессмысленной жестокости и от глумления над самими собой, над сущностью своей... Чужие мысли мешают, как сорина в глазу. Бревно в чужом глазу... Магазины вчера были пусты, там пахло гнилью и валялись крысиные трупики с оскаленными мордочками, в которых словно вермишель кишели тоненькие белые черви. А за вермишелью очередь на улице, у табачного киоска, превратилась в небольшую гражданскую войну и в "Ходынку"... На работу, куда выбирается кое-кто по инстинкту под названьем "ностальгия", можно бы и съездить, пока "Жигули" еще не развалились и не иссяк запас взятого в ночной драке бензина из перевернутого бензовоза... Когда одни вымрут, а тела других начнут летать, на планете останутся художники, чтобы рисовать старинную жизнь... А дети все равно рождаются, и они даже похожи на детей, хоть и не такие... Но все-таки... И трамваи ходят иногда, тоже по привычке. Но в них никто не садится. Нет пассажиров. Ведь неизвестно, куда трамвай пойдет и что вообще взбредет на ум водителю...

Мужчина перевел взгляд на холодный экран телевизора. Экран тренькнул и стал нагреваться, посветлел, и высветилось нервное лицо ведущего короткой событийной программы Неврозина. Подергивая ртом и глядя исподлобья в пространство, Неврозин затараторил:

-... Такие происшествия в этот вечер. Восьмилетний школьник уничтожил своих родителей, разделал их трупы и, разведя на полу костер, стал жарить шашлыки. В соседнем микрорайоне взбесившаяся кошка заела хозяина. А теперь - об ужасном. Нервных просим выключить телевизоры... — Неврозин задергал носом, лицо его перекосилось, глаза стали съезжать к переносице. - Час назад, - голос его задребезжал...

Мужчина в комнате взглядом погасил экран и подумал о пиве и о цветах. Его раздражение и неприязнь осели на дно сознанья, а просторное, как чужая одежда, астральное тело отразило прежнее его существо в тот стародавний период, когда он частенько гулял по Арбату в обнимку с кокетливой пухленькой Леночкой. Она, Леночка, застывала возле всех дельцов, торгующих авангардистской мазней.

- Какая гадость, Лен, идем отсюда! - оттаскивал ее Алик.

- Пусти! Ничего не смыслишь в живописи! - Вырывалась Леночка. - Это же авангард, философия подсознания, психофизическая связь цвета и формы!

- Ну что ты говоришь, Леночка, это же бред... - возмущался он.