(Не)идеальная девочка (СИ)

Надо существовать. Держаться. Иначе я рассыплюсь на кровавые осколки.

— Ну ладно. Главное, что теперь всё будет хорошо.

Никогда больше хорошо не будет. Ничего вообще не будет хорошо.

Весь день проходит как в тумане. Смотрю на происходящее, словно через мутные очки. Все звуки пробиваются в мозг, будто сквозь вату.

Мама без конца хлопочет над папой. Делаю то же самое, но только молча. Слова застревают где-то в районе глотки и опадают обратно. Ношу отцу таблетки и воду.

На обед он выходит на кухню. На столе стоят разные диетические блюда, потому что ему ничего другого нельзя.

Родители то хвалят меня, что приняла правильное решение. То ругают за недостойное поведение. То дают наказы, что делать дальше.

Существовать. Единственное, что мне остаётся.

Молча киваю и со всем соглашаюсь.

Да, я отвратительно поступила. Да, я понимаю свою ошибку. Да, виновата, что папе плохо. Да, урок усвоила. Да, с "тем ублюдком" порву. Нет, Кирилл ничего не узнает. Да, этот ресторан подойдёт для банкета. Нет, никаких больше глупостей.

К еде снова не прикасаюсь. Когда "спускают поводок", иду на улицу. В спальне находиться больше не могу. Слишком много воспоминаний.

"— Ну, подумаешь, поцелуй.

— Мы не целовались.

— Ну и зря. Лучше бы поцеловались".

Обхожу дом, чтобы не маячить под окнами.

"— Спишь?

— Нет. Соскучился?)

— Пиздец как! Думал, проще будет, да хуй-то там!

— Я тоже скучаю, Артём. Старалась уснуть, но не выходит.

— Мне тоже. Как прожить эти пару часов?

— А вот так…"

Теперь я даже не знаю, как прожить эту минуту. Это мгновение.

Тяжело оседаю по стене и, прижимаясь спиной, подтягиваю колени к груди. Утыкаюсь в них лицом и позволяю кому вырваться наружу в горьких рыданиях. Бракованное сердце пробивает кости, вырываясь из трясущейся от всхлипов грудной клетки. Как же мне хочется отпустить его туда, куда оно так рвётся. К нему.

"— А ты чего сама хочешь, Насть?

— Его хочу. Артёма Северова".

— Хочу к тебе, Тёма. Обнять хочу. И чтобы в ответ обнимал до хруста костей. До разрыва селезёнки. До последнего вдоха. Я люблю тебя. Люблю. Люблю тебя, Артём. — сиплю, закрывая лицо ладонями. — Мне больно. Мне так больно. Не могу больше. Не смогу выдержать. Ты нужен мне, Тёма. Как воздух нужен. Как вода в пустыне. Как единственный источник жизни. Я люблю… Люблю тебя. Я так сильно тебя люблю. Как мне без тебя жить?

Когда рыдания стихают, тупо дышу. Ни на что другое я больше не способна. Солнце прячется за горизонтом, а я не могу даже встать на ноги.

— Вот ты где! — появляется из-за угла встревоженная мама. — Ты чего здесь сидишь? Скоро уже Кирилл приедет. Ты плачешь? — заглядывает в изрезанное слезами и высушенное солью лицо. — Что случилось, Настя? Почему слёзы?

— Я люблю его, мам. — хрипло отзываюсь и опять заливаюсь слезами, роняя голову на колени.

— Кого его, Настя?

— А разве это имеет значение? Если скажу, то вы отпустите меня?! — срываюсь на вопли.

Слишком больно.

— Ты о том парне? Ну что за глупости, дочка? Ну какая любовь?

— Та, которую ни ты, ни отец никогда не поймёте и не примите! — ору, давясь вязкими словами.

— Так, всё, прекращай истерику! Вставай и приводи себя в порядок! Откуда эти глупости?! — взрывается с силой поднимая меня с земли, и тащит в дом.

Я должна существовать. Должна!

***

Даже не стараюсь выглядеть достойно, когда является Должанский. Вытираю слёзы и умываю лицо. Не переодеваюсь и не причёсываюсь.

Плевать. Для простого существования и этого уже много.

Спускаюсь в гостиную одновременно с входящим в дверь Кириллом. Ничего не чувствую. Совсем.

— Привет, Настя. Ты чего так выглядишь? Что с тобой? — разглядывает опухшее лицо, а потом прижимается к губам.

Стирает с них последний поцелуй Артёма.

Не позволю.

Упираюсь в грудину ладонями и с силой отталкиваю от себя.

— Что ты делаешь? — шипит ошарашенно.

— Не видишь, что мне плохо, что ли?! — брякаю зло.

— Настя второй день себя плохо чувствует. — входит мама.

А я снова не понимаю, что чувствую сейчас: благодарность, что остановила это, или злость, что не позволила покончить с этим раз и навсегда? Сейчас я готова была высказать жениху всё, что накопилось. Внутри всё на разрыв.

— Почему сразу не сказала? — спрашивая, опускает руку мне на рёбра и притягивает ближе.

Рывком отлетаю от него.

Всё же что-то живое во мне ещё осталось. Ненависть. Жгучая, чёрная, яростная ненависть.

Только на ней и вытягиваю весь вечер. В разговорах не участвую. К еде не касаюсь. Зато выпиваю четыре бокала вина и, покачиваясь под офигевшими взглядами Кира и родителей, тащусь в свою комнату. Не раздеваясь, падаю на кровать лицом вниз.

"Поговори со мной, малыш! Что случилось?! Что происходит?!"

— Артёёёём! — вою в матрац.

Едва оказалась в спальне, всё началось по новой. Боль, тоска, одиночество. Ненависть отступила, стоило перестать видеть родственников, уступая место уже такому знакомому, но тяжёлому отчаянию.

Господи, как же я по нему скучаю. Впервые за несколько дней не касаюсь его больше суток. Не дышу его запахом. Я больше вообще не дышу.

В мой захмелевший мозг врывается мысль, о которой я завтра наверняка пожалею. Но иначе не вывезу.