Не исчезай

Или это ей приснилось, показалось? Или она начиталась его стихов и перевозбудилась? Или он представлялся ей, когда она, мучаясь плотью, страдала от одиночества и недолюбленности, в поисках удовлетворения плотских желаний, чтобы почувствовать: да, она живет, есть, существует, присутствует в мире, в теле этом…

Нет, ни в коем случае, в лексиконе писательницы L не было этого отвратительного слова «мастурбация». Интересно, случайно ли, что корень этого слова тот же, что и у слова must – должна, я должна себе. Сама себе?..

– Ты повредила себе что-нибудь, Люба? Что сказали врачи?

В госпитале ей сделали рентген. Она опять прятала глаза – визит в «неотложную помощь» стоил неимоверных денег, а у нее не было медицинской страховки. Неудачница, неудачница по всем пунктам, по всем параметрам. Им пришлось идти в отдел финансовой помощи оформлять документы. Нина смотрела на нее изумленными глазами. Наверное, удивлялась идиотизму, безалаберности, нежизнеспособности, неприспособленности этой женщины.

– Ничего не нашли, только ушиб.

– Это хорошо. Ты должна себя беречь, Люба.

– Для кого?

– Как для кого? Для себя. Все в этом мире происходит только ради себя, из-за себя и по своей вине. Мы все виноваты, и поэтому никто нас любить не будет так, как мы можем полюбить себя в себе.

– Я не понимаю тебя, Роберт.

– Когда-нибудь поймешь.

– Нет, я никогда не смогу тебя понять, никогда.

Глава четвертая Интимная жизнь писательницы L

1

Не сумев разобраться в себе (а значит, потеряв нить или смысл романа, который писала уже не первый год), она так и не смогла определить, как жить дальше. What’s next? Куда идти, какие цели преследовать? То ли деньги зарабатывать, то ли тщетно пытаться воспитывать сына, что было практически бесполезно – он уже не поддавался ее неуклюжим попыткам воспитания.

С самой ранней юности в голову приходили риторические, а значит, бесполезные, глупые вопросы. Бывало, вместе с подругой, которая позже разрешила все сомнения, став буфетчицей в валютном баре, Люба сидела на кухне у окна, подперев тяжелую голову руками. Обе вздыхали: «Как жить дальше?» Теперь же, не найдя приемлемого ответа на этот сакраментальный вопрос (подруга ее мимолетная, полузабытая, нашла выход из личной ситуации. Что делает теперь? Ведь варить кофе для иностранцев уже не такое прибыльное дело, как раньше…), Люба приняла промежуточно-компромиссное решение: продолжать ездить на привычную, опостылевшую ей работу. Ждать. Изменений? Рыцаря на белом коне? Удачи? Трудно сказать. Такой была эта Люба: втайне надеялась на незапланированную, может, незаслуженную удачу.

Правда, и на этом этапе ее жизни случались моменты… Стоит ли причислить их к радостным? Неожиданным? Смешным?..

Днем Люба ложилась в спальне, откинув в сторону руку – левую, правой она прикрывала глаза. Так и лежала – ласточка с подломленным крылом; ресницы дрожали под рукой, глаза передвигались за мембраной век.

Она грезила о Роберте Фросте, литературе, славе, любви. Тело напрягалось и дрожало в избытке чувств, грудь вздымалась – она стеснялась своих желаний. Кто он был, этот воображаемый любовник: поэт, призрак, фантом возбужденного воображения? Сексуальная фантазия?

Она мечтала. Дремала. Стеснялась мечтаний. Вскакивала с постели, одуревшая ото сна; лицо и шея пылали от невозможных сновидений. Бежала в душ и долго стояла под струями горячей воды.

2

Весь следующий день они провели вместе. Утром Люба отправилась на конференцию, старательно слушала, записывала, даже общалась с коллегами, задавала вопросы. У нее болело пониже спины, и она то и дело приподнималась и ерзала на стуле, пытаясь присесть на одну ягодицу, а затем уже на боковую поверхность бедра. К счастью, объявили перерыв, и она, сказавшись больной, вернулась обратно в гостиницу. Не выдержав, тут же отправилась к номеру Нины и робко постучала в дверь. Та вышла к ней в коротком шелковом халатике цвета утренней зари, порывистая, задорная, смелая.

– Здравствуй, Люба, – сказала она, словно ждала ее, знала, что та придет.

Так должно было произойти. Все проблемы решаются лишь в постели – смерть, любовь. Или на поле брани.

Но ведь это женщины, и они – не амазонки. Может, Нина и смогла бы претендовать на роль новой амазонки. Но Люба? Женщины решают свои проблемы в постели – так нас хотели убедить четыре литературных столетия. А чем они хуже, эти две пишущие женщины?

3

Люба и Нина в постели. Нина полностью обнажена – нагая, как бледное расплавленное золото, прибывшее из солнечной, когда-то золотоносной Калифорнии. Медовая плоть, отполированная слоновая кость, кокон сырого шелка, влажного и нежного на ощупь, твердого, как алмаз, тлеющего изнутри, шевелящегося жизнью, пульсирующего энергией. Люба в короткой комбинации-маечке из искусственного шелка персикового цвета – стремление к женственности, намек на сексуальность. Она закрывается локтями, словно пытается втиснуть всходящее, вспухающее тесто груди обратно в грудную клетку, но сопротивляющаяся плоть вздымается под зажатыми руками.