Не исчезай

Фроста, наоборот, впечатлил выпад советского вождя. «Пастух» желал уважения, требовал признания. Фрост ценил силу. Быть может, дело именно в этой силе и власти, к которой так стремился сам Фрост. К тому времени он остался совсем один – кроме Кэй, конечно; но и та была всего лишь секретарем, а отчасти сиделкой. Из близких почти никого уже не было рядом. Только Лесли, которая после смерти матери еще больше ненавидела отца, и бедная Ирма. Время ускоряло бег. Фрост решил, что необходимо все же дожить до старости, до девяноста. Не сдаваться. Не резать себе вены, не стрелять в висок – револьвер для этого у него имелся. Не убивать себя, не бросаться с моста – такая новая мода повелась среди современных поэтов. Нет, он выиграет тем, что переживет всех, станет поэтом века, пророком в собственном отечестве. Может статься, все это – его жизнь, загадки, недомолвки, неточности, резкие выпады – всего лишь игра в пророка. Аудитория встречает его стоя, не жалея ладоней, аплодирует ему. Все, что осталось. Мало?

3

Фрост предсказал, что Кеннеди победит на президентских выборах 1961 года. «Я торжественно клянусь, что буду добросовестно выполнять обязанности президента Соединенных Штатов и в полную меру моих сил буду поддерживать, охранять и защищать Конституцию Соединенных Штатов»… То, с чем выступил Роберт Фрост на инаугурации, было трогательно, но для искушенного читателя эта «политическая пастораль» ассоциировалась с шестым сборником его поэзии, опубликованным в 1932 году, «Build Soil» (попытка создать почву или поэтическую землю?):

Отдайте землю тем, и только тем,
Чья страсть к ней так сильна и так нелепа,
Что все – обман, обиды и насмешки
Дельцов, писак, чиновников, судейских —
Им нипочем…[40]

И кем, если не чиновником, становится будущий глава страны?.. Слегка напряженная улыбка Кеннеди (в конце концов, это был его день, но и здесь Фрост сумел потянуть одеяло на себя, да и сам этого, пожалуй, не заметил – страдал, что стар, немощен, что подвел молодого президента) – эта улыбка о многом говорит. Он еще скажет свое веское слово, но слово это впереди.

Роберту, пожалуй, необходимо соответствовать себе – ну не мог он быть просто стариком, не желал казаться смешным. Ради чего, вероятно, отправился в Россию – мирить две державы. Пообещав президенту уговорить Хрущева не строить Берлинскую стену. Кто в России знал, что он ехал с таким «актом доброй воли»? Никто.

4

Ахматова в представлении Любы – это стихи из юности, тонкие руки в перчатках («Я на правую руку надела перчатку с левой руки»). Давным-давно в Бостон приезжал Евгений Рейн. «Гробоносец» – так называет его муж Гриша, подразумевая похороны Ахматовой. Циничный Гриша не любит поэзию. Зато коллекционирует литературные анекдоты. Рейн выступал в Бостонском колледже. Двое пожилых мужчин вырвали у Любы из-под зада мраморную скамейку, чудом оттащив от стены (как это удалось этим дышащим на ладан старцам, она до сих пор удивляется). Она же была на исходе беременности, через две недели ее повезли рожать. Толпа волновалась. То были годы перестройки, когда только первые ласточки долетали до культурного Запада, и уже не так чуждались эмигрантов, стремились к встрече с американской литературной элитой, но порой задевали русскоязычную эмигрантскую толпу поэтическими крылами. Рейн рассказывал об Ахматовой, а Люба, как завороженная, все вытягивала шею, чтобы разглядеть, увидеть, приблизиться к Поэзии, жадно устремляясь глазами в зазоры, промежутки, пространство между шеями, плечами, локтями и боками бывших соотечественников, которые толкались, шумели, шипели, ругались. Поэзия существовала помимо, вне или над ними.

Ей так и не удалось протиснуться через эту хмурую толпу. Никто ее в этой толпе не признал, не позвал. Она обреченно вернулась в свое распухшее тело, свою жизнь. Но перед самыми родами все же успела побывать еще на одном собрании, где читали стихи. Хоронили дальнего родственника, профессора, в течение многих лет преподававшего русский язык и литературу в том же Бостонском колледже.

– Почему американцы не умеют правильно одеваться, когда они идут на похороны? – обратилась она к мужу. Дело происходило в гостях.

Прошло много лет, а она все не могла забыть эти похороны.

– Да-да, – воскликнула, не дав Грише ответить на вопрос, знакомая по имени Нелли, – я однажды видела на похоронах такую толстую женщину в очень коротком платье; хорошо, что платье было черное. Но в каких-то жутких, огромных цветах. Представляете, эти нелепые красные цветы и короткая юбка.