Не исчезай

Тридцатое августа. Еще раз о творчестве, или о процессе, или о свободе… Я не думаю, что подобные мысли приходят в голову человеку, живущему в комфорте. Скорее тому, кто ходит на службу. Опасно обобщать. Но все же… Лучше найти работу получше, денег зарабатывать побольше. Быть как все. Наслаждаться жизнью. Или решить, что это баловство, хобби такое. Пишу я. Уродом родилась. А ты можешь без? Но… У тебя есть ТЕМА. Ты к ней подбираешься, она тебя ужасает и, притаившись, ждет тебя. И о ней можно или правду, или ничего.

3

Пятое сентября. Мы говорим: «Свобода». А знаем ли мы, где эта птица гнездится? Внутри она, вот где! «I am just living out an American dream, and I just realized that nothing is what it seems»

(Madonna, American Life).[65]

На эту запись она получила комментарий от женщины по имени N:

«Дорогая L, я там уже искала, и тоже ни фига. Может, где на Марсе… Удачи вам».

Глава шестая Роман

1

С чего начать? С чего начать… С какого конца начинать новый роман, новую жизнь, следующую страницу? С какого момента начать рассказывать себе самой о себе? Если поэт – это штык, ружье, стреляющее в самое себя, то что такое писатель, прозаик? Ружье, которое не стреляет? Ждать себя всю жизнь – и не дождаться. Выписывать по буквам, стремиться к себе строчками – и проворонить. Люба писала роман. Вспоминала себя, вспоминала, что существует, что вот она, со всеми своими чувствами, мыслями, пусть несуразными, но есть.

Новое входит в жизнь каждый день, но тут же превращается в старое. Новое, оно и есть старое. Морщины – те же складки на коже младенца. В них всего лишь память любви, боли, напряжение мысли, чувства.

Что новое смогу я написать? Все давно сказано, прочитано, прожито.

Люба обращалась к воображаемому читателю. Хотела найти свою тему. Но единственно приемлемая для нее тема – это ее ощущения, собственная жизнь, тщетные попытки поиска истины.

«Когда сын родился, казалось, что жизнь наконец началась. Я была его, а он был мой. Он так болел… его ручки и ножки кололи иголкой, проверяли чувствительность, открывали насильно глазки, он орал; я заходила в эту комнатку в госпитале, где он лежал на таком высоком ложе, маленький, беспомощный. Я заходила туда, как осел: меня выставляли, а я заходила, заходила, заходила. И припадала к его ножкам. Я не кричала, не проклинала этих врачей, просто говорила: он маленький, ему больно. А потом он пришел в себя, это был всего лишь вирус, сообщили мне. Гриша сказал: надо отдать тебе должное, ты могла бы вести себя намного хуже. Так сказал мой муж. Хуже? Как хуже? Рвать на себе волосы, бегать по приемному покою, буянить? А что толку? Вот я помню, он родился, у него брали из крохотной пяточки кровь. Пяточка была величиной с подушечку моего большого пальца. Я думала: случись с ним что – я умру. Кого винила во всех своих несчастьях – себя, наследственность, родителей моих, папу, маму? Америку?

Но как нас всех обманула эта Америка! Нет, не только нас – тех, кто здесь, – но и весь мир. Как она всех обманула, пообещав индивидуальное счастье! Но и Россия нас обманула… Или жизнь обманула? И вот, мы пришли на раздачу, протягиваем руки, и руки наши пусты… Мир бесконечных вещей – игрушек для взрослых, – усталых мужчин и женщин, мир бесконечных возможностей и потребления обманул нас. Всего лишь иллюзия свободы, мираж счастья в пустыне одиночества, возвращение на круги своя… Но… Одиночества не существует, не так ли? Нет боли, нет страдания. Есть фантом боли, обман чувств, видимость одиночества. Куда мы ехали? В заоблачные страны. „Янки, убирайтесь домой!“ – организованно кричит толпа в Севастополе.

„USA GO AWAY“ – было написано огромными буквами на здании, недалеко от Спаса-на-Крови.

„If you want to be OK fuck your woman every day“ – а это уже метровыми буквами по стене третьего этажа на лестнице дома моего детства…»

2

«О чем я пишу? – спрашивает себя Люба. – Год за годом я пишу о себе. Пишу о звездах, о темноте ночи, об одиночестве. О воздухе, которым невозможно дышать.

Я пишу о том, что мне слышится голос моего ребенка.