Не ищи меня

– Ты должна дать отпор, Наташа, нельзя спускать ему это с рук.

– Мам, пожалуйста, послушай, у меня разряжается телефон. Мне некуда пойти. Можно остаться у тебя?

– Жди на месте. Я сейчас подъеду.

Я в ужасе представила, как мама тащится в пробке на своей старенькой «Фиесте», а я сижу, точно беженка, на собственном пороге. А вдруг увидят соседи?

– Спасибо, но я сяду на поезд, – ответила я и мрачно добавила: – У меня все равно нет с собой багажа.

– Ник за это поплатится. Мы его достанем, даже не переживай, мы… – но ее яростная речь пресеклась, телефон в конце концов разрядился.

* * *

Когда я добралась до мамы, вся разбитая, задыхающаяся от слез, я едва держалась на ногах от изнеможения. Мама сунула мне в руки кружку с чаем и парацетамол и послала наверх, в мою бывшую комнату, а сама стала готовить мне еду.

Я легла на кровать, подтянув колени к груди. Прошло несколько лет с тех пор, как я в последний раз оставалась здесь на ночь, но все вокруг: цвета, формы, запахи – было таким знакомым, что на несколько секунд мне показалось, будто я никогда не уезжала. Я вспомнила, как лежала на этой кровати, когда была подростком, и гадала, что ждет меня в жизни. Беспокоилась, найду ли я себе парня, сдам ли экзамены, устроюсь ли на хорошую работу, смогу ли выйти замуж, завести детей. И что в итоге? Я с треском провалилась почти по всем пунктам. Но сейчас я поняла, что все это было и не важно. Единственным, что имело значение, единственной причиной жить была Эмили.

Парацетамол не подействовал. Голова разболелась еще сильнее. С трудом приподнявшись на локтях, я глотнула чаю. На вкус он был отвратителен: мама положила туда сахар, чтобы «придать мне энергии». Я снова легла, прикрывая лицо от горячих солнечных лучей, струящихся в комнату, в которой витали пылинки. Теперь она использовалась исключительно для хранения, поэтому воздух был затхлым.

Я слышала, как мама грохочет на кухне, но при мысли о еде меня затошнило. Сегодня вечером она должна была быть на работе, наводить порядок в офисах, но она позвонила и сказала, что не сможет выйти. Я умоляла ее передумать: агентство очень строго относилось к прогулам, и я не хотела, чтобы она вдобавок ко всему прочему еще и лишилась работы. Но, как обычно, она настояла на своем. Лежа в удушающей жаре, я чувствовала, что возвращаюсь в детство, в то состояние беспомощности, когда все твое существование зависит от родителей – в моем случае от матери. Я изо всех сил старалась освободиться, стать самостоятельной, но все, чего я добилась, – это нашла кого-то другого, кто бы заботился обо мне, – кого-то, кто был настолько меня старше, что мог бы сойти за отца. Не нужно было быть психиатром, чтобы сделать выводы.

Но теперь я сама была матерью. Может, пора уже перестать жалеть себя и наконец повзрослеть?

Я поднялась с кровати и спустилась на кухню.

– Конечно же, полиция помогла бы тебе попасть домой, – сказала мама, уменьшая огонь под кастрюлей с картошкой. Там же варилась нарезанная морковка, и я чувствовала запах шипящих на сковородке колбасок. – Это не только его дом, но и твой.

– Я не хочу возвращаться, – пробормотала я. – Я никогда не чувствовала себя там как дома. Это всегда был их дом, Ника и Джен.

– Ну, когда ты решила туда переехать, я подумала, что ты с ума сошла. Ты должна была настоять на том, чтобы начать с чистого листа где-нибудь на новом месте.

– Ты никогда мне этого не говорила.

– Как будто ты стала бы слушать, – мама сухо засмеялась, переворачивая колбаски. Это был очень дешевый сорт, сковородка покрылась жиром. Куда бы я ни посмотрела, все напоминало о том, как бедна она была и как избаловали меня три года роскошной жизни. Но я быстро приспособлюсь. Я и сама хотела вернуться к тому, какой была раньше.

– Я была дурой, мам, я знаю. Наивной дурой.

Она взяла кастрюлю и слила воду в раковину.

– Не ты первая, не ты последняя, – сказала она.

* * *

Я провела ужасную ночь в своей бывшей кровати, то засыпала, то просыпалась, разглядывая в темноте тени. В те моменты, когда я не спала, я сочиняла бесконечные послания Нику, то требовательные и сердитые, то извиняющиеся и умоляющие. Я готова была предложить ему сделку: отказаться от любых притязаний на его деньги в обмен на совместную опеку над Эмили. Я не обольщала себя надеждой, что он отдаст мне ее насовсем, но возможность сохранить деньги, несомненно, послужит достаточным побудительным мотивом. Я помнила, как он ныл, что приходится платить Джен алименты, – вряд ли ему захочется содержать еще одну бывшую жену.

Едва проснувшись, я машинально потянулась за телефоном, чтобы проверить, не звонил ли Ник, совсем позабыв, что у меня села батарейка. Это был «Айфон» последней модели, поэтому неудивительно, что мамина зарядка не подошла, – вот и еще одна вещь, которую необходимо купить. Я поднялась и быстро приняла душ, напоминая себе, что мама не обрадуется, если я буду сидеть там двадцать минут, как обычно. Вытерлась старым грубым полотенцем, которое помнила еще с детства, и прошлепала обратно в комнату.