Не измени себе

Два поручика легко заломили руки капитану, пытавшемуся вступить с ними в борьбу. Пьяного увели. Полковник был обескуражен, искренне теперь опечален. Он долго извинялся, пытался как-то замять скандал, обещал строго наказать… Но вечер был безнадежно ис­порчен.

Кондрат за это время не произнес ни слова. У него был вид рака, ошпаренного крутым кипятком. Он ничего не понял, его оскорбляли в собственном доме, и он наливался злобой и молчал. Баба защитила его честь, вер­нее— свою честь, потому что какая может быть честь у мужика. С того дня он возненавидел Софыо.

Слова о многотысячных доходах, явно преувеличенные, все же заставили Софыо насторожиться. Не было сомне­ний, что Кондрат замешан в каких-то грязных махина­циях. А между тем чувствовалось по всему, что война вот-вот может закончиться народным взрывом, который не пощадит и их дом. Ее любовь к Кондрату, рождение ребенка отодвинули от нее все происходившее на свете, она жила будто завернутая в вату. Но сейчас она про­будилась от спячки: стала выписывать газеты, перетащила в свой дом книги из библиотеки отца, попыталась как-то приобщить Кондрата, хотя бы к газетам, но его интересовали только биржевые новости да скандалы, связанные с военными поставками.

К осторожным просьбам Софьи поубавить жадность Кондрат оставался глух. Увидев однажды полугнилую кожу и проросшее зерно, скупленные им где-то по де­шевке, Софья не сдержалась, расплакалась:

— Понимаешь ли ты, что за все это придется рас­плачиваться, когда грянет революция?

Кондрат холодно процедил:

—     Была уже революция… Не лезь не в свои дела. Что ты во всем этом понимаешь?

— Куда больше тебя. Послушал бы, о чем народ тол­кует.

—     Собака лает — ветер относит. Запомни, деньги не пахнут. С деньгами нигде не пропадем.

И как раз в эти тревожные дни января семнадцатого неожиданно на станции Софья встретилась со Станисла­вом Полонским. Станислав был в офицерской форме, их состав простоял более двух часов, и они говорили и наговоритьс.я не могли. Полонский подтверждал ее мысли: вот-вот монархия взлетит на воздух. Не было сомнений, Станислав — революционер, но он, видимо, пошел дальше ее отца. Софья и раньше слышала об Ульянове-Ленине, о большевиках, еще учась на курсах, она с большим рис­ком достала несколько брошюр, с жадностью все прочла и устрашилась железной логики и огромного темпера­мента этого человека, призывавшего покончить и с мо­нархизмом, и с капитализмом. Он ее просто напугал. Но с той поры она не могла не думать над тем, куда звал этот бурлящий энергией человек.

Из разговора Софья поняла: Станислав — с Лениным. И ей стало страшно за его откровенность.

Станислав на это мягко улыбнулся.

—  Сонечка! Перед вами мне не надо кривить душой. Мы с вами стали единомышленниками еще с той поры, когда я был студентом, а вы учились в гимназии. Ниче­го, вы еще возвратитесь к старому, к накопленному с юных лет. Сейчас вас просто-напросто засосала обста­новка. Страшная это штука мещанство.

Бурю чувств и мыслей породила у Софьи эта встреча, заставила взглянуть правде в глаза: а ведь действитель­но она подлинная мещанка…

Грянула Февральская революция. Кондрат переполо­шился, перетрусил, однако испуг его не был продолжи­тельным, вскоре он понял, что такая революция ему только на пользу.

Но вот произошел Октябрьский переворот, и Кондрат растерялся не на шутку, он не знал, что ждать от новой власти, которая хотя и отдала крестьянам землю, но тем не менее казалась ему, Кондрату, враждебной.

Софья бросилась к отцу, но вразумительного ответа от него получить не могла, он лишь блаженно улыбался, удовлетворенно потирая руки, и нес явную околесицу — вот-де теперь-то и покажет себя крестьянство.

Нет, не верила и не хотела верить Софья ни одному слову отца. Она воочию убедилась, во что вырос Конд­рат Пухов, ее «самородок», светлая надежда эсера Тури­щева. Если бы в эти месяцы ей встретился Станислав Полонский! Но Полонского не было, а надо было дейст­вовать. Софья поняла, что налаженному быту, семейному благополучию придет конец, если она не вмешается и чего-нибудь не предпримет. Самое разумное, если всерьез думать о будущем, все лишнее официально сдать госу­дарству, оставив себе только то, что необходимо для жизни. Но Кондрат воспринял ее слова как бред, даже пришел в бешенство. Софья удивлялась потом, как он не ударил ее? Но что-то все-таки его остановило. И это «что-то» давало ей право возобновить разговор.

—  Пойми, с большевиками шутки плохи, они жизней своих не жалели, а своего добились. Теперь никакая си­ла их не возьмет. Отступись, Кондрат. Ты умный чело­век.

На этот раз Кондрат плакал, подперев щеку рукой. Кудри его только-только тронула седина. Физической си­лы ему бог дал на пятерых, но если бы ему столько же было отпущено и трезвого ума!

Софья мягко коснулась ладоныо его лба.