Не измени себе

—  К чему все эти ненужные страдания? — с улыбкой спросила она. — Пойми ты! Любая власть будет устанав­ливаться и утрясаться лет пятнадцать — двадцать. Как раз столько нам и нужно, чтобы ужиться с ней. Не мо­жешь отдать государству, продай все и вон отсюда. Куда угодно, Россия велика и широка.

—  Да разве я могу тайком? Мне ширь требуется. Уж лучше в другую страну.

—  Бежать за границу? — Софья в страхе отшатнулась от мужа. — Да что ты значишь без Родины? Ты же за один год сопьешься и погибнешь.

Кондрат мутным, ненавидящим взглядом уставился на жену.

—  Дура! — только и выдавил он.

Софья не стала спорить, но и от своего не отступи­лась. В селе и по всей округе пополз слушок, что земли, скот и многое из недвижимого имущества отдается Пу­ховыми в уплату за старые долги. Через пять-шесть лет от богатого хозяйства остались только старый дом (тот, что хотели отдать Роману) да немного скота. Работни­ков теперь не нанимали. По дому крутилась с утра до ночи тетя Глаша. Наемным работником такой человек считаться не мог.

Надо сказать, что все это было проделано умело и осмотрительно. Что делать — разорился человек. Рань­ше па него другие работали, теперь управляется сам вместе со своей семьей. Так оно и было на самом деле. Кондрат, сама Софья и даже дети трудились в поте ли­ца. Хотя и заметное было хозяйство, но теперь оно не так уж выделялось из числа других. К концу двадцатых годов Пуховы считались на селе справными середняка­ми. Чего это стоило Софье, знала только она одна. Все это делала она, руководимая любовью, чтобы спасти Кондрата, спасти семью. Но любовь Кондрата, она чувствовала, уходит безвозвратно. Можно было подумать, что она, Софья, совершила обе революции и лишила всех богатств Кондрата Пухова.

По селу пошел слушок, что Кондрат похаживает к солдатке Ульяне Захаркиной. И солдатка, и ее подрастающая дочь отличались броской красотой, но семья считалась нищей: бескоровной и безлошадной. И вдруг Ульяна привела во двор корову, которая в марте принесла теленка. Удойная оказалась коровенка, хотя на вид была инеказиста. Ульяна продавала на станции молоко, сметану, масло, а на вырученные деньги к весне купила лошадь.

За два года Захаркины оправились, а потом и заметно поднялись. Об Ульяне говорили разное, кивали на Кондрата Пухова. Но не пойманный — не вор. Так бы, может, все и продолжалось, не случись однажды скандала. Рассказывали, что Ульяна, возвратившаяся поздно ночью со станции, застала Кондрата и дочь свою в одной постели. Но скандал быстро угас. Полыхнул вроде костра из соломы. А потом вдруг Нину Захаркину стали частенько встречать с Романом Пуховым, приемным сыном Кондрата. Удивились: то отец с нею, то приемыш. А может его-то, Романа, и застала Ульяна в своем доме? Нравы на селе строгие, если уж парень показался с девкой в открытую, жди вскорости сватов.

Так оно и случилось. Осенью Нина Захаркина, сменив фамилию, поселилась в доме Пуховых. Правда, свадьба была скромной — гостей десятка два и управились за один день.

Месяца два молодожены жили дружно. Роман будто на крыльях летал. И вдруг однажды Софья услышала из чулана странные булькающие звуки. Она попробовала открыть его, но дверь была изнутри закрыта.

-      – Кто там?—тихо спросила она.

-      – Чего тебе? — раздался злой, осипший от слез голос Романа.

Сколько она ни упрашивала открыть ей, рассказать, что случилось, Роман упорствовал. Кончилось тем, что он нагрубил Софье и стал кричать, что всех ненавидит и они еще попомнят, как издеваться над сиротой.

Постепенно дом Пуховых превратился в постоялый двор. Кто-то уезжал, кто-то приезжал. У них собирались люди, о которых Софья понятия не имела — кто они, откуда и что им надо в их доме. Кондрат не считал нужным что-либо объяснять ей. Он лишь отдавал приказания, чаще через тетю Глашу: приготовить стол на столь­ко-то едоков. О чем они шептались в горнице, Софья не знала. Пропасть между супругами все больше углубля­лась.

Женечку, когда ей исполнилось шестнадцать лет, ста­раниями Софьи Галактионовны устроили в торговый тех­никум в Москве. А теперь не стало в доме и Романа, он заявил, что едет в Москву искать работу. На ее вопрос, а что же теперь с Ниной, как ей быть, Роман со злостью ответил: пусть Нина сама о себе думает. Никакие угово­ры Софьи не помогли: Роман ушел из дома.

—   Да что же происходит с Ромкой? — едва сдерживая слезы, пробормотала Софья.

Тетя Глаша всплеснула руками:

—   Святая ты душа, Сонечка. Святая и слепая ты. Му­женек твой, кобель ненасытный, Нинку-то в постель уво­лок.