Не измени себе

Условились, как и что будут говорить, если опять встретят патрулей. Шли они, как и раньше, строго по средине улицы, ни от кого не таясь, разговаривали вполголоса. Подполковник рассказывал о войне, о своих фронтовых друзьях. Помянул он и лейтенанта Чулкова, человека, к которому судьба чертовски благосклонна. В одном из боев он отбивался до последнего, был контужен, а его приняли за погибшего и под огнем противника по-

хоронили наспех. Он и спасен-то случайно, кем-то из по­хоронной команды. Но отлежался в медсанбате.

Так они шли, разговаривая, и добрались до общежи­тия завода, не встретив больше патрулей.

—  Мне сейчас на завод, — объяснил Борис подпол­ковнику.

—  И мне, видно, туда же, — ответил тот. — И версты не будет до него, так?..

Дроздов улыбнулся:

—  Я о том уже догадался. Вы минут пяток подождите меня, пока переоденусь в рабочее. Теперь вы уж навер­няка не опоздаете. Может, буду полезным?

Подполковник, как понял Борис, был гвардейским ми­нометчиком. Иногда военные приезжали получать прямо на завод детали для «катюш». Видимо, и Виноградов за этим же приехал со своими ребятами.

Ожидать Бориса действительно долго не пришлось. Вскоре они подошли к заводу. У проходной сердечно по­жали друг другу руки, сказали на прощание добрые сло­ва, не думая тогда, что воспоминание об этой нечаянной встрече свяжется у каждого из них с именем Дениса Чулкова.

К подполковнику подбежали сержант и солдаты. Они вздохнули с облегчением, увидев своего командира жи­вым и здоровым, объяснили, что у них произошло с ма­шиной… В ней отказала коробка передач, и сейчас маши­ну чинили на заводе.

—– Ура, пришел, пришел! — обрадовался Гриша Зонов.

—  Остался все-таки?

—  А как же. Из-за нас завалится все.

—  Не завалится. Давай сюда «бабку». До конца сме­ны осталось около четырех часов. К утру программу при­кончим. А там по новой… Выдержишь? С утра опять к станку…

—  Обижаете, Борис Андреич. Чай, не впервой…

—  Ну и… с богом, Гришук. Двинули.

—  Бог-то бог, да сам не будь плох, — весело отозвал­ся тот.

…Планы становились все напряженнее. Постоянно слы­шалось: «Давай! Давай!» Но люди жили фронтом, стре­мительным его продвижением на запад и потому делали порой невозможное.

Недели через две на верстак Борису положили се­рый конвертик — письмо от Елизаветы Митрофановны. Скупые слова ее говорили о страшном горе, которое она перенесла: в один день получила две похоронные — на мужа и на Дениса. Но в смерть Дениса не верила. Сердце подсказывало: сын жив. Только написать не может. И вот ждет она не дождется от него весточки, не хочет верить.

Борис хорошо знал, что пережила его мать, получив похоронную на их старшего, Александра. И теперь у Бориса сердце разрывалось от боли за эту несчастную женщину.

Старший брат и Денис как-то слились для Бориса в один образ, страдал он сейчас одинаково за обоих.

После обеда Борис Дроздов работал бешено.

—           Караул! Помираю, Борис Андреич… — не выдержал темпа Гриша Зонов и, куражась, повалился на бок.

Что с него взять, мальчишка! Но взглянув на Гришу, Борис увидел, что лицо его и на самом деле белее полотна, а глаза совсем ввалились.

— Отдохни малость, я подменю.

Он отстранил плечом вскочившего на ноги Гришу и принялся выполнять его операцию.

Ответил матери Чулкова он лишь на третий день. Че­рез два дня снова написал. А через месяц пришло письмо… от самого Дениса Чулкова.

Денис писал, что был сильно контужен, его заживо похоронили, и лишь случайно спасен. «Вам что-нибудь говорит фамилия Виноградов, Борис Андреевич? Подпол­ковник Виноградов? — с определенным нажимом спраши­вал Чулков в конце письма.— А то он часто вспоминает о вашей ночной прогулке».

Борис опешил: значит, тот нечаянный ночной попутчик 'рассказывал ему именно об этом Чулкове. Чертовски ве­зучий парень. Если бы знать… Он смог бы сразу успо­коить Елизавету Митрофановну.

Тому, что с ним произошло, Чулков не придавал особого значения. Об этом говорила его фраза: «Сколько, оказывается, таких случаев на фронте?! Тысячи!» Слова эти нельзя было принять за браваду. В них была искрен­ность. Случилось — и случилось… Ничего особого, таких происшествий многие тысячи…

Столько лет прошло с тех пор, а Борис все отчетливо помнит. И вот новое письмо Дениса, и жизнь его, ото­шедшая было от жизни Дроздова, вновь приближалась. Борис растерянно вертел в руках конверт, словно тот жег ему пальцы:

«Парез!.. Чувствуется, плохо парню. Совсем плохо. Лежит в госпитале для инвалидов войны. Вот как война аукнулась… А парню двадцать три. Как же тебе помочь, Денис Чулков? Прежде всего надо подыскать для него клинику…»

6

Наконец наступил день новоселья.

Рало утром Борис проснулся оттого, что кто-то грохал в дверь.

— Ну, сейчас он у меня получит, — ворчал Борис, протирая глаза и направляясь к двери.

У порога стоял Константин Арефьевич, раскраснев­шийся, веселый. Он обеими руками прижимал к груди свертки.

Борис расхохотался.

А Разумнов рассердился, стал ему выговаривать.

— Ну, и спишь ты! Звонил, звонил, деликатно, носоч­ком пробовал. Какое там! Минут десять грохаю.