Прослушав слезливую историю Насти я, конечно и первым долгом, выразил ей глубокое сочувствие, про себя же торжествовал. Предложение напиться, разумеется, не отклонил и побежал по соседним комнатам искать в займы. В глубине души я уже ощущал и предчувствовал, что это мой день и мой шанс. Я летел в магазин, как на последний поезд, на который опаздывал. «Шампанское? Банально. Коньяк? Как-то по-мужски», – размышлял я в магазине, рыская глазами по полкам. Мой взгляд остановился на джине, и хоть было дороговато, но я знал из телевизора, что британцы в этом деле знают толк. «Джин? Давно мечтала попробовать», – спустя несколько минут, сказала Настя. И я поблагодарил Бога, англичан и телевизор. Прошло еще полчаса, и я от всей души благодарил джин за само его существование. Вдруг все стало как-то невесомо, свободно, легко и все сплошь как-то запросто. Запросто мы клеймили Заворотова, без всякой злобы, самыми ругательными словами. Запросто смеялись и шутили над ним. Мы выпили еще и Заворотов стал червем, о ком не стоило и вспоминать. Я рассказал Насте о своем отношении к ней, совершенно запросто. Упомянул о делах своей фантазии. Она потребовала подробностей. И я поведал ей о музыкальном телешоу, в котором дошел до финала.
– И что ты пел? – спросила Настя так серьезно и запросто, будто речь шла о самых реальных вещах.
– Авторские композиции: «Выхода нет», «Утекай», – отвечал я.
–
– Да, и прочие.
– А что ты подготовил к финалу? – продолжала выказывать самое живое участие Настя.
– Пока нет ничего определенного, – отвечал я, и мы стали фантазировать вместе. Отклонив несколько вариантов, Настя предложила мне спеть «О любви», тоже
– Ты как раз будешь сидеть в первом ряду, – обрадовался я. Настя отвечала мне нежным взглядом.
– А я буду петь:
А не спеть ли мне песню о любви,
А не выдумать ли новый жанр…
― И ты будешь смотреть на меня?
– Только на тебя.
– А как же твоя рок-наставница?
– А что мне моя рок-наставница, она знает, что я влюблен в тебя.
– Ты влюблен в меня, ты ей сказал об этом? Мне не нравится, что ты с ней столь откровенен.
– Что ты, мы с ней совершенно на приятельской ноге. К тому же она замужем.
– К тому же ты влюблен в меня. И что, и что, ты поешь, и что?
– Я пою:
Мою песню услышат тысячи глаз,
Мое фото раскупят сотни рук…
― Песня прекрасная, публика в восхищении. И что, и что, ты поешь, и?
– Я пою:
И я стану сверхновой суперзвездой,
Много денег, машина, все дела…
И финальные строки:
Напишу-ка я песню о любви,
Только что-то струна порвалась,
Да сломалось перо, ты прости,
Может, в следующий раз,
А сейчас пора спать…
― Гробовая тишина, трехсекундная пауза и… оглушительные овации! Зал на ногах, члены жюри тоже, и что, и что ты, и?
– Я благодарю, конечно, мне приятно, но я прошу минуточку внимания. Я призываю к вниманию! Гомон ужасный. «Пожалуйста! – прошу я, – пожалуйста, мне важно сказать!..» Зал успокаивается. «Я хотел сказать, что я люблю вот эту девушку, – указываю я на тебя. – И что эту песню я посвящаю ей».
– И, может, ты еще говоришь, что я твоя муза?
– Да, я говорю, что ты моя муза, и что без тебя я не написал бы ни одной из
– И что, и ты спускаешься ко мне и камеры направлены на нас?
– И нас показывают по телевизору.
– И что, и что ты?..
– И я беру тебя за руку, – говорю я и беру Настю за руку на самом деле. Она сидит напротив, на кровати, вдохновленная, одухотворенная, нетрезвая.
– И что, и что ты? – продолжает спрашивать она.
– Говорю вновь, что люблю тебя.
– На всю страну, в прямом эфире? А я, а что я?
– А что ты?
Глаза у Насти на мокром месте. Она улыбается мне, так мило. Ее лицо так близко. Она целует меня…
Все следующее субботнее утро и день я провел как на крыльях, проявлял деятельность бурную и чрезвычайную. Во мне зародилась дерзкая и невозможная мысль, которая, впрочем, на первых парах мне вовсе не казалась безнадежной. Я, быть может, единственный раз в своей жизни вознамерился производство своей фантазии переместить в область настоящего, или, выражаясь буквально, приземлить свои грезы. Для осуществления сего