Не хочу быть героем. Между небом и землей

Я решил, что один поцелуй хуже уже не сделает, кивнул Панычу респект, взял под руку его дочь и повёл в ту комнату, где ночевал в первую ночь.

Конечно, была угроза, остаться со сломанной шеей, если отец не открутил, то сам её мог сломать – «жена» у меня чуть выше локтя ростом, но эта мелочь легко преодолевалась: я оторвал Есению от пола и, прижав к стене, приник к её губам. Впервые в жизни я целовал девушку, не имевшую представления, как это делается даже в теории. Когда в четырнадцать лет, на своём третьем свидании я неумело слюнявил одноклассницу, она сказала, что я целуюсь как Патрик Суэйзи из «Грязных танцев», и я был не против подобного сравнения, хотя сам я в тот день для самообразования посмотрел «Принцессу цирка».

Воспоминания прибавили мне нежности, хотелось оставить ей приятные впечатления от первого в её жизни поцелуя, и я призвал на помощь весь свой опыт. Маленький ротик и губы полные, сладкие словно конфетки, открылись. Под лёгкими ласками она расслабилась, хотя, как мне кажется, понимала, для чего я устроил столь чувственное отступление. Не позволяя себе ничего лишнего, я переключился на её щёки и запечатал напоследок её улыбку поцелуем, так сказать «контрольный в губы».

– Как ты думаешь, помогло?

– Не знаю…

– Скажи, что-нибудь, по-вашему.

– Но… я не различаю ваш или наш.

– Не различаешь? – Я решил поэкспериментировать и подтвердить одну из своих догадок, для этого, без предупреждения, заговорил на немецком, – Du fuhlst du nicht den Unterschied zwischen den Worten der Muttersprache und anderen Sprachen? (Ты не чувствуешь разницы между словами родного и других языков?)

Её «Nein» сопровождалось подробным объяснением, что она сама удивилась, когда мы с Такрином сказали ей, что друг друга не понимаем. Оказалось – девчонка до сих пор совершенно уверенна, что все на одном языке разговаривают.

Я мог бесконечно удивляться этой необычной девушке, излагавшей свои мысли на чистейшем немецком и не подозревавшей об этом. Как он ей был к лицу! У меня крышу снесло от восторга, как она легко, без акцента сплетала предложения. Девчонка с косичкой, в простеньком платье, а шпрехает, как коренная немка. Есения была самым изумительным чудом из Чуди.

Я опять её поцеловал. Не ради возвращения дара, а потому, что она вызвала во мне сильное желание сделать ей приятно. Видимо мне это не удалось. Она держалась за мои плечи и со вниманием послушной школьницы, впитывала мою не сдержанную ласку. Я не почувствовал той самоотверженной откровенности, с которой она утешала меня под деревом, а сравнение со школьницей значительно охладило мой пыл.

– Скажи мне как тебя зовут?

– Есения.

– Нет, отец называет тебя иначе. Попробуй сосредоточиться, как отец тебя назвал?

Ей было не понятным, что я от неё требую.

– Есения, – повторила она.

– Постарайся отличить… – попросил я, – «жена-малышка», «пытакшха». Чувствуешь, звуки разные. Повтори медленно, обдумывая каждый слог… «же-на ма-лыш-ка», а теперь «пы-такш-ха».

Повторяя слова по слогам, она изменилась в лице и посмотрела на меня изумлённо.

– Слоги… разные…

– Правильно. Теперь, скажи, как тебя отец из комнаты звал.

Она, не задумываясь, собиралась выпалить «Есения», я остановил её, поднеся указательный палец к её припухшим губам и опять напомнил о слогах, и наконец, она смогла перейти с языка собеседника на другой, не используемый сейчас:

– Сей-нэл? – вымолвила с сомнением.

– Молодец. Вспомни, как отец воеводу называет.

– Нла-но-мы-тиш, – мы улыбались довольные успехами.

– Сенечка, по-моему, совет Игуши дар не вернул. Придётся Панычу и дальше с Такрином шутить.

Она кивнула, соглашаясь, и подавила смешок в ответ на мою шутку.

– Ты солгала в храме ради меня, – напоминание неимоверно смутило девушку. Она вырвалась из моих объятий и отошла в сторону. – Я не знаю, как нам поступить.

– Что Вы хотите услышать?

– Чего хочешь ты?

– Вы уже слышали, что я беду чувствую. Я не брошу родителей, когда зло рядом.

– Ясно… – к чему говорить, что тут не останусь? Я взял коробочку со стола, – Это серёжки. Тебе купил. Возьми, пожалуйста, – попросил я.

Она обернулась, осторожно коснулась моей открытой ладони, принимая подарок.

– Спасибо, – тихая благодарность, вызвала во мне прилив грусти.

– «Я буду лишним воспоминанием в её жизни, как и эти серёжки» – подумал я, глядя на её непроколотые мочки.

Глава 4

Звон колокола собирал жителей Марьинки на площади. Справа от нас образовалась группа любопытствующих, а паренёк-звонарь продолжал терзать железный язычок, выполняя свою задачу на совесть – собрать как можно больше зрителей.

– А новости послушать все собрались, – чужое любопытство всегда меня бесило.

– На то и рассчитано. Они свидетели: чужой позор – другим в назидание, – тихий шёпот не сгладил витающего между нами всеми напряжения. Позор – казалось, определение совсем не подходящее к семье, в которой я жил.

– Разве ты преступница?

– Не виновных в суд не вызывают.