Не хочу быть героем. Между небом и землей

– Слушай, Такрин, – начал я, – это не проклятие, а дар. Если меня в Явь не отпустят – иди туда сам. Поверь, там тебе самое место.

– У Вас сильно мужиков не хватает?

– И это тоже, но дело в другом… – я, надолго, увлёк его рассказом о свободных нравах женщин, лояльных законах и вседозволенности проявления упомянутого инстинкта в нашем современном обществе.

Его глаза наполнись блеском новых надежд.

– Зря я решил руками Микушина в Ляд перебраться!

– Зря ты царице под юбку залез!

– Ну, решил проверить, по какому принципу царицами становятся. Думал у всех вдоль, а у её поперёк!

– Ну и как? – Я едва выговорил от смеха.

– Баба – как баба! – Он не выдержал и вслед за мной рассмеялся, только потом продолжил, – Просто, это было самое верное решение свести счёты с моим беспутным существованием, – объяснил он своё согласие сгореть на костре.

– Самое верное, – согласился я.

– Если бы не ты – пировал бы в Ляду.

– Это типа Рая?

– Какая Рая?

– Рая как Рая. – Я понял, что он мыслит другими категориями и переключился на предыдущую тему, – А воевода до сих пор гадает, почему ты девок не трогаешь.

– Пусть гадает. Решение оглашали в Атроне, я в то время там останавливался.

– То есть, моё решение объявят в Марьинке?

– Да, уже сегодня. Ближе к вечеру.

– Уф-ф-ф, а я гадаю, как мне понять, что они собираются со мной дальше делать.

– Скоро узнаем. Меня как на крыльцо выпроводили, я сразу понял, что с тобой всё обошлось.

– Не подвёл воевода. Замолвил словечко.

– Он тебе это обещал?

– Да, помощь – за помощь.

Лицо Такрина выразило недоверие с примесью иронии. Его молчание было красочнее слов. Я понял, что меня развели как великого лоха. Такрин подсластил пилюлю,

– У вас реально можно на судей влиять? – Я кивнул. – Ну, так, чего мы тут время теряем, давай-ка поспешим в мир новых возможностей.

Я замешкался, стоит ли делиться с ним сомнениями по поводу меня и Есении. Парень он был догадливый, но не имеющий понятия о тактичности. Он присвистнул, когда перехватил мой взгляд на руке с неизменно ярким ободком на безымянном пальце.

– Не знаю сразу ли оно исчезнуть должно? Раньше-то никого не разводили, – признался он.

– Не всё так однозначно. Есения же не хочет чтобы я ушел.

– И ты решил деваху тяте не ворачивать?!

– Не начинай, – предупредил я.

– Ладно, понял и заткнулся.

– Я не могу определиться.

Мой товарищ вопросительно вскинул бровь.

Вопросы остались, но слишком личные. Я снова перевёл разговор в другое русло, не преминув поинтересоваться, не знает ли Такрин, кому принадлежали голоса.

– Сам голову ломал не один день.

– Неужели это существо по ответам на сто процентов знает враньё или нет? Есения ответила «нет», я поверил, что ей всё равно, если я уйду, а голос сразу уличил её во лжи.

– За неправду её накажут.

– Каким образом?

– Не знаю, но непременно накажут.

Глава 3

К тому моменту, когда Есения появилась на крыльце, его слова проросли в моём мозгу сорняками тревоги. В мыслях вертелось: «Где же она? Вдруг с ней что-нибудь сделали, а я жду, вместо того, чтобы на выручку идти». И вдруг она вышла на верхнюю ступеньку. На расстоянии, по обыкновению расцветая безмятежной улыбкой, громко сообщила:

– Эти голоса! Они принадлежат жителям Ляда! Я узнала! – Девчонка, что с ней поделать! Книжек набрала и счастлива. Наконец, она была возле меня. – Высоким голосом говорит Алконост. Написано, что она не несёт людям зла в отличие от своей сестры Сирин. Она может слышать мысли, а Сирин влияет на них, причём, весьма дурно.

У меня отлегло на сердце. Словно и не волновался вовсе, включил старшего братца, с кем чаще всего отождествлял себя рядом с ней:

– Скажи нам, как твоя пусть не дозрелая, но уже женская логика вывела на поиски невидимых обладателей голосов, когда мы надеялись, что ты за это время нашла, что-нибудь про исчезающие деревни?

– Не иначе опять посмеяться хочется?

– Угу, – не стал я лукавить.

– Не в этот раз, – заверила она. – Всё связанное с созданием Чуди или даже отдалённо относящееся к тому времени изъято для чтения и изучения мудрецами. В хранилище ничего другого не осталось, кроме судебных процессов и высших существ.

– Ладно, всё равно ты – умница, – похвалили мы и вспомнили недавний спор, – а маленькие в накидках – это дети?

– Конечно. Только тот правдив, кто ещё не научился лгать.

– Устами младенца глаголит истина, – процитировал я народную мудрость.

– Это слова, написанные в главном зале на стене. Кстати, не все они люди. Игоша и ещё пять лесавок когда-то были в храме, но теперь они наказаны, привязаны к одному месту и даже времени, не растут и не понимают ничего. Люди приходят в храм только семь дней в году, а лесавки уверены, что каждый день. Жалко их.

Ох, не вовремя она этого Игошу вспомнила: не пройдя и пяти метров по дорожке, я вынужден был вытирать щёку от капель, которые полетели в меня с пригорка.

– Не хочу! – Игоша наверняка подпрыгнул, чтобы плюнуть мне в лицо жеваными лепестками, красного цветка. – Где пряник? – Он картинно проявился передо мной, капризно насупил широкий, усыпанный яркими веснушками нос.

– Отстань, нет у меня пряников!