Не хочу в рюкзак

— Ничего с ними не сделается, с тетрадками-те, потом прочитаешь. — И тетя Зина ушла, не дожидаясь ответа.

— Что же подарить? — задумалась Лида. Порылась в чемодане. Достала пуховый платок.

— На что он мне? — решила она. — На юге-то ни к чему...

Переоделась в светлое платье и пошла к тете Зине.

Там уже лепетала на столе остывающая яичница. Над сковородой возвышалась длинногорлая «Столичная».

По студенческой привычке Лида принялась резать хлеб, вскрывать банку с маринованными огурцами.

— Уж как погляжу на тебя, быстрая ты, аккуратная, — похвалила ее именинница. — Жених-то есть?

— Был, — покривила душой Лида, чтобы не огорчать добрую женщину.

— Еще найдется! — успокоила тетя Зина. — У такой, да чтоб не было!

— У хромуши? — с болью в сердце пошутила Лида.

— Что ты?! — замахала руками тетя Зина. — Одноногие и то повыходили!

Сели за стол. Налили по рюмке.

Лида вспомнила о пуховом платке. Развернула его и накинула на плечи имениннице.

— Мне?!

— Вам, — подтвердила Лида. — Носите на здоровье! Как там Зыкина поет... «Оренбургский пуховый...»

Они чокнулись и выпили.

Горячая волна разлилась по телу. «С голоду, что ли?» — Лида, не стесняясь, набросилась на яичницу.

—  Ешь, милая, ешь!

Хозяйка с нежностью смотрела на Лиду. И раньше бывали у нее постояльцы. «Дикари» все больше. Одним словом, отдыхающие. А эта своя — скромная, приветливая, в школе работает...

— Жениха-те и здесь сыщем... Наезжают, — сказала она, успокаивая скорее себя, чем Лиду.

Лида рассмеялась. Ей было хорошо, тепло, и все равно о чем говорить, что слушать...

— Ох, расскажу тебе, Лидуша! Гадали у нас про   женихов... — Раскрасневшаяся тетя Зина тихонько засмеялась, вспоминая что-то свое, давнишнее. — Бросали, значит, валенок... Скачешь за ним на одной ноге, нога мерзнет! Под рождество гадание-то! Ан следишь внимательно, куда носком ляжет... Там и жених живет.

— Интересно... — Лида подперла щеки руками.

— Ты ешь! Или лучше давай еще выпьем.

Лида взяла рюмку.

— А еще такое было гадание... Не любила я его, правда. На штафетник. Руки раскинешь, вслепую идешь... Сколь захватишь планок, считай: «Куль, котомка, закром». Куль — средне с мужем жить, котомка — нище, а уж закром — бо-о-га-то!

— Ишь ты! — усмехнулась Лида. —  А за что не любили вы это гадание... на штакетник?

— Одна девка у нас в деревне глаз выткнула штафетником. Куды-ы! Не перестала! Кажин год выходила гадать...

Лида поежилась.

— А еще такое было: петухом гадали. Только одинакового нельзя было дважды брать, троганый не выкажет судьбу...

— Вы... по-настоящему верите? — спросила Лида.

— Верила. Потом жениха на фронте убило... Я ведь до тебя, милая, совсем одиноко привыкла жить. Накипячу воды, в термос налью... Ночь простоит —  вылью... И снова... Не для кого, а кипячу.

Лида обняла ее за плечи.

Тетя Зина затихла было, но вдруг встрепенулась:

— Ох и тоски я нагнала! Болтаю всякое...

Лида грустно улыбнулась. От выпитого кружилась голова. Хотелось в чем-то открыться, что-то рассказать тайное.

— Знаете, сомневаюсь я... — начала она.

— Чего так? — Лицо тети Зины сделалось внимательным, серьезным.

— На ту ли доску я ступила? Так хочется что-то хорошее, значительное сделать! Ребятишек к себе привязать. Навечно! А как?..

Тетя Зина понимающе закивала головой: это верно, такая нынче детвора верченая.

— И жизни без этого не представляю, — продолжала Лида.

— Понимаю. Сердце ты на них, оборванцах, испортишь...

Лида задумалась. Ей бы хотелось для детей стать необходимым человеком. Компасом, словарем, советчиком, нянькою, спасительной соломинкой, надежной пристанью... Но как это сделать? Мысли мешались, горячили лоб, а сказать их вслух — слова не те, беднее и холоднее мыслей.

— ...Директор-те сорвал на них сердце... Сгорело у него в интернате двое. Печник виноватый был, а директора на Север уволили. Десять лет безвыездно! — сквозь легкую, расплывчатую пелену слышала Лида.

«Директор?.. Ах, наш директор... Сухарь»,— думала Лида.

— ...Богдан все больше за поварами следит, а директор за вашим братом, учительством... Ха-а-роший человек Богдан! Придет, поговорит...

«Богдан... Завуч... Он правда хороший. Такой черненький, гладкий... и голос нешершавый. Что я для него? Хромуша-новичок, без педа-го-ги... без педаго-гического опыта...»

Мысли о завуче не были неприятны Лиде. Он должен стать ее поддержкой! Так нельзя — чтобы никто не был ей поддержкой.

— Пойдем на волю, милая...

Вышли в сад. Тетя Зина принялась показывать свои владения: вот здесь, под тремя вишенками, она сеет первую редиску, вот здесь — пятачок лука, морковь...

— А картошка? — спросила Лида, поискав глазами некоронованную владычицу сибирских огородов.

— Что ты?! — удивилась тетя Зина. — Спекается, сердяга! Садила раз — уродилась сморщенная, чупотная. Больше и не стала; землю переводить, что ли?

—   Покупаете?  — понимающе сказала Лида.

—   С рынка! Дороже яблок...

Она обняла Лиду за плечи, и Лида почувствовала, что этот вроде бы пустяковый разговор про огород, про картошку окончательно сблизил их.