Не ходи в страну воспоминаний (СИ)

В городе, в том, давнем городе, без перемен, было полутемно. Темно-зеленое небо с проклевывающимися звездами. Нет рекламных огней, нет неоновых вывесок, нет столько машин. Магазины закрыты, никто не работает до двенадцати или круглосуточно. На лавочках у подъездов и во дворах попадаются маленькие компании молодых людей. Порой даже слышится гитара. Нет пива. Нет мата. Они смеются и иногда “пекут блины” в предложениях. На игровой площадке никто не снес стол для игры в пинг-понг, не сломал карусель, никто не разрисовал непристойными картинками трансформаторную будку, нет черных закорючек граффити на стенах домов, только кое-где мелькают проплешины отколупанных облицованных плиточек. Нет пластиковых окон. Нет домофонов, - все двери открыты. И можно заглянуть в подъезд того дома, в котором жила прежде и посмотреть на свою дверь. Вспомнить, с каким звуком она открывалась, как захлопывалась, и почти услышать звук собственных босых ног по прохладным бетонным ступеням в крапинку.

Сколько я ни пыталась за последние два месяца понять смысл присутствия Гарольда здесь, на этой стороне земли, так и не смогла. Он рос не здесь. Он родился намного раньше. В его стране иначе думают и иначе живут. Он - “инородное тело” до мозга костей, что он может понять? Что он может найти?

— Твой охотник, Гарольд, это наркотики. Ты наркоман навсегда. Он до конца твоих дней будет расставлять капканы и пытаться тебя вернуть, но ты его уже не боишься. Встретившись лицом к лицу, ты даешь отпор, проходишь мимо и говоришь “нет”. Это настоящее мужество и сила. А про меня тебе знать не надо. Я уже расплатилась за то, что столько говорю о себе. Больше не хочу таких наказаний…

Я села на остановке в троллейбус, оставив его величество наедине с самим собой и уступив место Оливии. Троллейбус шел совершенно не в направлении дома, просто мне захотелось покататься. И еще пожить внутри чуда своего города детства.

Заклятие черных колдунов и белых магов

Значит, ничего не кончилось, а продолжается. Оливия не бросала его, а уходила на время, и впереди новые испытания и новые путешествия.

Тот день, когда он с удивлением и восхищением исследовал на ощупь пуговицы своей куртки, был очень давно. Несколько лет назад. После вчерашнего возвращения оруженосца и подарка волшебной палочки, он ощутил это расстояние между собой прежним и собой нынешним, но про повешенный нос не забывал.

— Не унывать, — он встал утром перед туалетным зеркалом, зубной щеткой подпер кончик носа и моргнул, как филин, огромными глазищами в синих впадинах глазниц. — Не у-у-у… ух-у-у!

— Играешь, малыш? — мама заглянула в ванную и повесила на крючок чистое полотенце.

— Да. А можно я сегодня погуляю?

— Лучше посиди дома. Тебе еще нельзя.

— Я устал ничего не делать. Я в палате вечно лежал…

— Еще рано. Посиди на балконе, почитай книжку, поспи. Не дай бог что.

— Хорошо мам.

Каша в тарелке вкусная, босиком по линолеуму здорово, только сразу заставили обуть тапки. И книжка интересная, даже не смотря на то, что читал ее уже два раза. У папы тоже выходной, он вернулся из магазина и с кухни в комнату доносились звуки кастрюль, шипение масла и прочие радостные мелодии. Но потом, прервавшись на абзаце, Георг заметил тишину. Выглянув в коридор, обнаружил дверь на кухню прикрытой, а, подойдя на цыпочках ближе, различил, как родители разговаривают в полголоса. Мальчишка присел и гуськом подобрался под планку стеклянного дверного окна. Стекло было ребристое, свет шел с кухни, и ничего кроме волнистых силуэтов было не различить, за то слышно стало превосходно. Никогда он не думал, что в семье существуют тайны, от него никогда ничего не скрывали, по крайней мере, он раньше был в этом уверен.

— Нужен особый режим, особое питание. Любая инфекция, любая простуда, любой насморк… — взволнованно говорила мама, — … и могут быть осложнения. Никаких нагрузок. Это вообще опасно.

— Сосем тоже нельзя, — мягко возразил папа, — он же не комнатное растение, мы же не можем его запереть.

— Нет, но нужно все контролировать. Мы с тобой уже решили, что я ухожу с работы, давно пора. На одну зарплату как-нибудь проживем, да и пособие по инвалидности на него дают. Мама будет помогать.

— Конечно.

— Господи, милый, — мамин голос опять дрогнул, — он так похудел… он так… ты слышал, как он дышит во сне? Я глаз сомкнуть не могу, мне кажется, что он вот-вот задохнется…

— Слышал, — и одна тень вплотную придвинулась к другой, папа обнял маму.

— Ты видел эти ручки и ножки? Все позвонки сосчитать можно, все ребрышки… синяки не сходят под глазами, кожа как прозрачная…

— Все будет хорошо, родная. Ты тише, тише.

— Я не знаю, как его уберечь… не знаю, что я могу сделать… что вообще можно сделать?

— Мы его выходим, он поправится. Сейчас самое главное, что он знает, - мы его любим. Мы с ним. Вытирай слезы, а то Жорка увидит, разволнуется.