Не ходи в страну воспоминаний (СИ)

Во дворе, как только Георг показался из дверей подъезда, стайкой всколыхнулись воробьи. На лавочках под окнами еще никто не сидел, и только-только уехала мусорная машина. Весь двор был безлюден. И Оливия стояла напротив, спиной к припаркованному у подъезда автомобилю и лицом к нему. Она же сказала, что будет ждать, и сдержала слово.

— Как опасно, малыш, поддаваться каким бы то ни было заклятиям, хоть черным, хоть белым.

Он заоглядывался, проверяя, нет ли свидетелей ее явления во дворе, и ее разговора. Потом подошел и кивнул в знак согласия.

— Я только не сразу понял.

— Черные колдуны встречаются разные, и они еще не такое могут сказать тебе, отчего просто жить не захочется. Но за то их легко распознать, и от их яда легче излечиться. Заклятия белых магов в маленьких дозах полезны, как и любое проявление любви и беспокойства, но в большом количестве только вредны. Ты совсем скоро станешь рыцарем, Георг, если бы ты поддался сегодня, ты бы либо снова остался на дне колодца, либо… одним словом, недуг поразил бы не только твое тело, но и твою душу. Твой дух. Никогда не пускай свою инвалидность дальше, чем она и так забралась. Сила характера, сила воли, сила жизни не зависит от силы сердечной мышцы, ясно?

— Ясно!

VI

В троллейбусе кондукторша, пожилая женщина, взяла мои деньги и оторвала от маленького рулона отдельный билет. Я наскребла последнюю мелочь в кармане.

Странно, раньше в транспорте появлялись лишь контролеры, а билеты нужно было покупать в киосках и компостировать в салоне. Вот, везде висят проржавленные дыроколы… я помню, на них старались несильно давить, а это было непросто, чтобы дырочки пробились не до конца. Дома билетик намочишь, утюгом прогладишь, и он как новенький. Здесь, в городе, все было как раньше, кроме мелочей.

Знаки…

Знаки мне больше не попадались, я не находила ни одной путеводной ниточки. Видимо, кончалась моя роль. Где-то развивались события с главными героями, которые не так давно познакомились, и их линия жизни уводит по другой колее. А как же мир сов? Все так перемешано.

Троллейбус гудел от переполнявшего его электричества. Поздний вечер, мало пассажиров, пустые остановки, — все кружа и кружа по городу моего детства. Может случиться, что двадцать лет назад я сидела именно на этом сиденье и смотрела именно в это окно? Впервые жизни я не могу понять, - о чем идет речь в истории? Не могу разгадать загадок, не знаю, что будет дальше. Я опять растеряна, и мне приходится блуждать в темноте непонятностей, единственно что предугадывая, так это некоторые вещи в пределах голубой ограды лазаретного сада. И даже привыкла немного к тому, кто я. Только вот комната…

— Вы оплачивали проезд? — кондукторша снова подошла ко мне, и я показала билет.

Неужели я столько катаюсь, что она забыла про меня? Или, я усмехнулась про себя, это специфическая незначимость второстепенных персонажей? Ладно. Я откинулась на спинку сиденья, и подумала, что Перу здесь нет, Гарольда тоже, я предоставлена сама себе и могу думать о чем хочу.

И я подумала об оруженосце.

Не много на свете таких счастливцев воинов, у кого они есть. Единицы на тысячи, потому что столь благородных людей, как они, можно сосчитать. Это не звезды в небе. Они всегда протянут руку помощи, всегда скажут свое нужное слово, и скажут его в нужное время. И все станет хорошо.

А я, я даже не могу сказать точно, с каких лет я стала задавать себе вопросы, которые ни одному нормальному ребенку на ум не придут? Когда я осознала свои ограниченные возможности? Когда я впервые услышала от своей мамы слово “инвалидность”? Ах, если бы у меня был оруженосец! Я помню один вечер, почти такой, как этот, я тайком встала с кровати, подсела к подоконнику и стала ждать, когда же к подъезду подойдет мама, которая работала во вторую смену. А пока ждала, разглядывала лучи фонаря, преломляющиеся через стекло, и освещенный конус пространства под ним. У меня был такой же маленький мир. Конусный. А вокруг темнота и неизвестность. Никто не учит ребенка, как с этим жить. Недуг для всех окружающих был сконцентрирован в теле. Мне говорили, конечно, чего мне нельзя, чего мне можно, и какие мне пить лекарства, чтобы облегчить жизнь.

Я помню, как меня удивляло это… например, врач. Приведут в кабинет, смеряют давление, посмотрят лист кардиограммы, результаты анализов, положат на кушетку и начнут слушать сердце. Потом начнут щупать живот и спрашивать:

— Тут болит?.. Тут болит?..

А я говорила:

— Нет.

Даже если болело, или не болело, все равно, потому что я недоумевала, - врача интересуют органы! Клетки, стуки, дыхание, увеличенность или уменьшенность. Я смотрела во все глаза на эту марлевую повязку, и мне хотелось только одного, — врач доберется, наконец, до души, надавит рукой и спросит:

— А тут болит?

И мне лгать не придется, я закричу:

— Да! Болит! Сделайте что-нибудь, добрый доктор, дайте мне волшебную таблетку, чтобы не плакать по ночам!