Не ходи в страну воспоминаний (СИ)

— Ты же слышала мою историю, я ведь всего несколько месяцев назад выписался из клиники. И она тоже все про меня знает, но поверила. Мало того, - ответила взаимностью. Не побоялась выйти за меня. Без нее, я бы вернулся в жизнь только на время, а с ее помощью и с ее любовью, я покончил с этим навсегда. Оливия сказала об этом одной фразой…

— Твоя возлюбленная - твой оруженосец!

Гарольд растянул губы в улыбке, и из-под сумрака капюшона, из-под двух темных линий бровей глянули абсолютно космические счастливые глаза. Тусклые искорки света каким-то образом нашли в них отражение, а чернота, которая когда-то на балу показалась мне черными дырами, обернулась внутренней вселенной.

Я была поражена. И не только самим Гарольдом, собой тоже, потому что почувствовала такую радость за него, что навернулись слезы.

— Счастливый конец, как говорят у нас… — тот довольно хмыкнул.

— Господа… — рядом раздался тихий, но с угрозой голос, — соблюдайте правила разговора. Или я выставлю вас вон.

Едва успев предупредить движение Гарольда повернуться к хозяину заведения, я обоими руками ударила его по затылку, и опешивший король едва не впечатался в столешницу своим вздернутым носом. На моей стороне была внезапность, так что сил на такую грубость хватило.

— Конечно, простите нас! Простите… — хозяин ушел, — забыл, что я говорила?… Тише воды…

— Что еще за правила? Какого черта тогда здесь сидеть, еще и ничего выпить нельзя!

— Куда денешься, если мир сов на каждый раз ставит свою задачу, нас с тобой не спрашивая. Надо еще остаться ненадолго. Помолчим.

Стали молчать. Гарольд пару раз недовольно промычал, но потом в зале невольно стал слышен разгорячившийся диалог. Двое, закрытых плащами, через два стола от нас, стали повышать голос:

— Ты посмотри, каков! Это тебе не с чем сравнивать, счастливчик…

— Дурак, я пожизненный заложник инсулина… каждый день, как…

— А я на искусственной почке. На переливании каждые четыре дня. Ты даже не можешь понять, насколько мне тяжелее…

Дурной пример заразителен, и остальные посетители перестали говорить вполсилы. С разных сторон от разных людей доносились старческие, молодые, женские и мужские голоса, но с одинаковой интонацией единственной цели, - отстоять в споре.

— А я живу на гроши… на эту жалкую пенсию…

— Каждый день видеть эти косые взгляды в свою сторону…

— У тебя рука? Да я на коляске полжизни! Я ходить не могу!

— Семья у меня, понимаешь, такая, сестру все любят, а я как подкидыш для них…

— Каждый день боли, терпеть невозможно.

Я знала, как пойдет дело дальше, а вот Гарольд не знал. Он внимательно слушал, делая вид, что не слушает, а думает о чем-то своем.

— Пенсию… да тебе за твою группу еще хорошо платят. А мне приходится едва не на паперти стоять.

— Косые взгляды… я из дома не выхожу, вообще людей не вижу.

— Счастливчик, всю жизнь на колесах. А рука - я без нее никто! Я больше никогда не смогу играть…

— Подкидыш? У меня матери нет, я росла с мачехой… что ты знаешь об этом?

— Терпеть невозможно… за то деньги есть, лекарства покупаешь. Наркотики. А если меня приступ хватит, то мне только в петлю, — ничего сделать не могу.

Эта была первая ответная волна. Вторая пошла еще горячее.

— Да ты хоть нищим будь, хоть кем, - ты один и только за себя отвечаешь. А у меня семья. Мне сына растить надо, а я инвалидом стал…

— Да была б моя воля, я бы тоже из дома не выходил, - за тобой-то там сколько народу ухаживают, как за барином. Вся квартира на цыпочках… тебе меня не понять, когда приходится работать среди нормальных с таким уродством как у меня. Вот где пытка.

— Скрипочку ему жалко, неженка… куда захотел, туда и пошел, еще на пианино брякать научишься… а я куда? У нас у подъезда даже эспандера нет… брат меня на руках таскает, тунеядца. Ноги не руки, понимаешь ты это?

— Хоть и мачеха, а ни отец, ни она тебя и пальцем ни разу не тронули… а меня родная мать лупит, говорит, что отец спился из-за меня…

— На кой все эти деньги? Подавиться бы ими, когда здоровья нет… тебе не понять, у тебя брать нечего, с тобой рядом по-настоящему близкие люди, а мои роем вьются… жалеют… а в глазах одно: помер бы скорее, а то все состояние на свои клиники просадит…

Мне снова становилась тошно. Не оттого, что все они говорили о таких вещах, а от того, для чего они говорили об этом.

— Я не совсем понимаю… — Гарольд, выслушав уже пятую волну нарастающих жалоб, не выдержал, — к чему все ведет?

— Это парадокс. Как только один из собеседников доказывает другому, что несчастнее его, то становится счастлив. А тот, кто, в конце концов, опускает руки и сдается, говоря: да, тебе хуже, чем мне, считается проигравшим. И оттого, что он чуть счастливее своего оппонента, он становится несчастен.

— И где же здесь смысл?

— Ты из другого мира, Гарольд. И даже если не брать мир сов, ты с другого полушария. А на нашей половине земли лежит страна мучеников.

— Я о вашей стране мало знаю.