Пространство, которое обрушилось на мальчишку, заставило его испугаться так сильно, будто он летел в пустоту. Вокруг ничего не было, кроме солнца. Сплошной свет, небо и бесконечный горизонт. Георг заморгал, обморочно мотая головой, пока взгляд, как за спасительный круг не зацепился за Оливию, и мир не обрел землю. Они стояли на большой площади. Или на большом аэродроме, или полигоне, - на чем-то где очень много асфальта. Чистый, неразмеченный ничем, серый асфальт был всюду. Пространство было голым от горизонта до горизонта, - ни домика, ни дерева, ни машины, ни человека, - ничего.
— Это пустыня.
— В пустыне есть песок, — Георг оглядел себя и обнаружил, что он в пижаме. — А где моя одежда?
— Ты так привык к своей воинской одежде? Мы сюда ненадолго, потерпи.
Ноги запекло на шершавом полотнище. Солнце, если взглянуть вдаль, колебало асфальт волнами.
— А зачем мы здесь?
— Пройдем немного.
Сначала мальчишка шел рядом, поглядывая на прямую линию горизонта, но от пустоты становилось не по себе, и он стал смотреть изредка под ноги, и почти всегда на Оливию. Он разглядывал гравировку на ее наплечниках, тонкие чешуйки кольчуги, заглядывал в лицо, которое изредка закрывалось взлетевшими от ветерка волосами. Ветер дул в спину.
— Можно я возьму тебя за руку?
— Можно.
Георгу стало спокойнее, он почувствовал себя увереннее.
— Так о чем ты мечтаешь, малыш?
— М-м-м… о том, что будет потом. О том, как все вернется.
Внезапно они остановились:
— Не наступи!
Засмотревшись на оруженосца, он едва не наступил на росток. Прямо перед ним лежал разбитый глиняный горшок с просыпавшейся землей, и небольшое растение оголило бледные паутинчатые корешки.
— О, так мы уже на месте!
— Мы шли сюда?
— К нему, — она присела на корточки, — правда, здорово?
Он присел тоже. Тени легли сбоку. Георг не понимал, что же здесь хорошего:
— Надо новый горшок.
— Нового нет. Ты же видишь, здесь ничего нет.
— Тогда этот склеим.
— Чем?
— Ну, перевяжем…
— Даже если ты сделаешь это, цветок в пустыне погибнет без воды.
Мальчишка схмурился:
— Ты говоришь не просто так, да? Это не цветок? Это что-то значит для меня?
— Да, не просто так, нет, это цветок, да, это что-то значит.
— И что?
Оливия заправила непослушные волосы за уши, тронула пальчиком один из лепестков и ответила:
— Побудь с ним немного, посмотри. Понаблюдай, постарайся его понять… можешь даже поговорить с ним, если хочешь.
— Я, что, один?
— На пять минут…
Куда она внезапно исчезла, он даже не успел заметить. Никогда ему не привыкнуть к неожиданностям, и никогда не привыкнуть к задачам. Вот и еще одна… в прошлый раз он разговаривал с сердцем, а в этот раз должен поговорить с цветком. Вряд ли он ответит, а что можно увидеть и что можно понять, если просто смотреть?
— Как жизнь? — вяло спросил он. В пустыне шуршал только ветер, никаких других звуков не было. — Да, у тебя не очень.
Зеленые лепестки начинали с краешков желтеть. Раньше, как он заметил, оно росло прямо, а с тех пор, как горшок разбился, стеблю пришлось изогнуться и вновь расти вверх на тех крохах почвы, которая еще давала ему питание.
— Ты стойкий…
Дотронувшись до верхних корешков, отметил, что они высохли. Да и сама земля уже была высушена, - катышки легко рассыпались на крошки.
— И ты вянешь…
Георгу неприятно было подумать, что растение умирает, неприятно сразу по нескольким причинам. Во-первых, потому, что нечестно намекать ему на такое перед самой операцией, а во-вторых, у него сложилось ощущение, что смерть прямо рядом с ним, только на этот раз не его очередь. И прежде никогда Георгу не казалось, что растения… ну, рубят, например, деревья, косят траву, дергают сорняки, - никто же не считает лесорубов или огородников убийцами. Растения вроде как не живые, не понимают. Когда режут свинью или рубят курице голову, вот это смерть. Мясник тоже не убийца, но все равно понятно, что была птица живой, а потом нет.
А тут мальчишка почувствовал, что растение живет. Будет жить еще несколько дней, или несколько часов, а потом перестанет. И что? Вывода из этого Георг не делал никакого. Будто он не знал, что все смертны.
— Я тебе ничем помочь не могу. Не могу даже с собой взять и пересадить в новый горшок. Извини.
Посидев рядом с ним, внимательно осмотрев с каждой стороны, он пришел только к одной мысли, - он не знал, что ему нужно было открыть для себя.
— Он тебе понравился?
— Обычный, — Георг еще прежде ее фразы, увидел, как с краешка выросла вторая длинная тень. — А что?
— Ты должен научиться у него его счастью, малыш. Счастью бытия.
— Я не понимаю, — он поднял голову.
—Ты должен научиться у него счастью жить ради жизни, жить, даже если это никому не надо. Что бы с тобой ни было, как бы ты ни был разбит, ты можешь найти радость просто в жизни.
— Даже в этой пустыне?!
— Георг, может быть, ты еще ни разу глубоко не задумывался о смысле жизни, но поверь мне на слово, или запомни без понимания, - иногда можно жить ни для чего.