Не ходите дети...

Незнакомец, не дождавшись репрессий, поднял голову и удивлённо посмотрел на преследователя. Потом протёр кулаком глаза, подошёл вплотную, протянул руку и с опаской коснулся плеча Андрея, словно проверяя, не признак ли перед ним, и только затем едва слышно прошептал:

– Шаха, ты вернулся.

– Мзингва? – скорее догадался, чем узнал его Шахов. – Что с тобой? А где Бабузе? Где все остальные? Где Новава?

С каждым вопросом зулус только сильнее съёживался, горбился, пригибался к земле. Впрочем, не так уж он и изменился. Просто посерела кожа, ввалились щёки, отвисла и мелко тряслась челюсть, а глаза расширились и занимали теперь чуть ли не пол-лица. Такое выражение безысходного, покорного ожидания боли бывает разве что у пациентов стоматолога. Казалось, он боится даже громко говорить.

– Шаха! – вцепился он в руку Андрея. – Отведи меня домой. Я не хочу здесь оставаться. Он приказал убить всех, а меня не убили. Они вернутся за мной.

– Кто «они»? – растерянно переспросил Шахов. – Разбойники? Кто им приказывал? Что тут вообще произошло? Ты можешь мне объяснить?

Мзингва молчал и лишь испуганно отступал в заросли. По-хорошему нужно было бы оставить его в покое, дать возможность прийти в себя. Но Андрей не мог позволить себе такую задержку. Пусть даже он сам уже обо всём догадался и теперь испуган лишь чуть-чуть меньше зулуса. Именно потому что сам испуган. Потому что это касается и его тоже. Он должен знать всё, со всеми подробностями. И Мзингве придётся рассказывать, как бы ни было ему больно вспоминать. Придётся.

И уже через полчаса он вытянул из шофёра все воспоминания, до последней мелкой детали.

* * *

Мзингва быстро оправился от раны, полученной на корриде. Уже на третий день ему надоело неподвижно лежать в хижине, пить горький настой и слушать укоризненные причитания старшей жены Бабузе. Шофёру хотелось говорить самому, рассказать о великой битве кумало с трусливыми сибийя, о подвигах своего друга Шахи. Пусть он ничего этого и не видел, но слышал подробности от тех, кто сражался рядом с белым воином. Только рассказывать по-настоящему эти ребята не умели. А вот в исполнении Мзингвы сказание о Шахе прозвучит так, что его запомнят на долгие годы и будут называть сыновей именем великого героя.

В общем, зулус соскучился по слушателям, воспользовался тем, что строгая надсмотрщица занялась приготовлением обеда, улизнул из крааля и направился к соседям. Приняли рассказчика как всегда радушно, угощали, не скупясь, и с пивом шофёр немного перестарался. Он отрубился прямо за столом. То есть, не в буквальном смысле, потому как столов у кумало не было. Просто Мзингва задолго до конца пира завалился на бок и заснул. Хозяин не рискнул беспокоить уважаемого гостя, к тому же совсем недавно получившего серьёзное боевое ранение, а только бережно перенёс его в угол хижины, где герой проспал почти до рассвета. А проснувшись, сразу засобирался домой. Если ещё не хватились, может, всё и обойдётся, а поутру старая ведьма ему такую взбучку устроит, что и во двор больше без сопровождения не выйдешь.

Однако ещё до того, как Мзингва увидел крааль кузнеца, он понял, что пробраться домой, не поднимая шума, не получится. Там и так было слишком шумно. Крики, ругань, собачий вой и детский плач. И пламя, поднимающееся высоко в небо. Надо же, пожар! Кто ж это недосмотрел? И не потому ли, что все были заняты поисками Мзингвы?

Возникшее поначалу желание бежать на помощь тут же пропало. Сейчас попадаться кузнецу под горячую руку не стоит. Бабузе может и позабыть, что перед ним раненый. Приложит своим железным кулаком в ухо – мало не покажется. Мзингва свернул в сторону и осторожно, за кустами, начал подбираться к краалю.

В отблесках пламени трудно было разобрать, что же там всё-таки происходит. Но Мзингва сразу определил, что народу вокруг крааля собралось гораздо больше, чем жило в нём. И что-то непохоже, чтобы они старались потушить пожар. Наоборот, время от времени кто-то подходил к объятой пламенем изгороди и швырял через неё охапку хвороста. А остальные стояли неподвижно, окружив горящий крааль со всех сторон, и не делали даже попыток помешать поджигателю. И все они были взрослыми мужчинами, воинами. А где же жёны и дочери Бабузе, его внуки и внучки? Мзингва ясно слышал детские и женские крики, но всё никак не мог определить, откуда они доносятся. Или не хотел определять. Потому что получалось, что кричат они прямо из центра пожара. За каким чёртом их понесло в огонь? И о чём думали мужчины, почему не остановили их?

Вдруг в языках пламени Мзингве почудилась невысокая, какая-то бесформенная фигура. Лишь спустя несколько мгновений он осознал, что это была женщина, прижимающая к груди ребёнка. Они беспорядочно металась среди горящих хижин, но потом всё же отыскала дорогу к уже повалившейся изгороди. Тут один из мужчин махнул рукой и тонкая длинная тень полетела от него в сторону женщины. Та остановилась, пошатнулась и упала на спину, и в искрах пожара ещё долго виднелось древко ассегая, торчащее у неё из груди.